Я подписывал бумаги в моем кабинете и думал по преимуществу о вчерашних впечатлениях. Снег срывался с веток в саду, беззвучно падал на аллею. Я утвердил также список расходов по случаю Рождества (моим дядей было заведено оделять каждого из арендаторов подарками), отложил перо.
Скоро Мурин отправится в лес и вырубит там елку. Я не наряжал елку со времени смерти матери, т. е. с раннего детства. Отец охотно отпускал меня на Рождество к друзьям, но у нас дома никакого праздника не устраивал. Я понял вдруг, что страстно хочу наверстать упущенную детскую радость. Нужно выяснить у Безценного, хранятся ли в доме елочные игрушки, и если нет — заказать в Петербурге.
В дверь постучали.
— Входите! — сказал я. — Я закончил. Все подписал. Вот о чем хочу спросить…
В комнату вместо ожидаемого мною Витольда неожиданно заглянула бледная Макрина. Глаза у нее были красные, нос распух. Такой она обычно становилась, если перебирала белье в ящиках комода: бельевая пыль — «самая она зловредная», как объясняла моя аллергическая горничная.
— Ой, Трофим Васильевич, батюшка, голубчик мой… — простонала Макрина. — Идите скорей в гостиную… Несчастье… Уж и следователь объявился, Конон-то, от чая отказывается, сидит и сильно гневается…
Я почему-то не испугался, а рассердился.
— Сгинь! — крикнул я Макрине, и она мгновенно исчезла.
Даже не знаю, для чего я с ней так грубо обошелся. Я встал, погладил по бокам атласную домашнюю куртку. Все во мне взбаламутилось, нужно было успокоиться. Я взял бумаги и вместе с ними вышел из кабинета. Мне хотелось показать Порскину, что я тоже бываю занят делами.
В гостиной меня ожидали Порскин и Витольд. Оба молчали, глядя в разные стороны. Перед Порскиным находилась его кожаная папка. Завидев меня, следователь встал. Я поздоровался с ним и отдал Витольду подписанные бумаги. Тот проглядел их бегло, кивнул, отложил в сторону и снова застыл в безмолвии.
Порскин кашлянул, вынул из папки фотографию большого формата, посмотрел на нее, спрятал и снова вынул.
Я молча ждал. Во мне быстро закипало раздражение.
Порскин подал мне снимок, который до этого рассматривал.
— Взгляните, Трофим Васильевич.
Я взял, взглянул и ничего не понял. Это был портрет Анны Николаевны, только какой-то странный. Я закрыл глаза, открыл их и снова посмотрел. Брови у меня дернулись, отчего вся кожа лица вдруг заболела. Наверное, это была какая-то нервная судорога, потому что мне никак не удавалось выдавить из себя ни слова.
Конон Порскин забрал у меня фотографию и аккуратно спрятал в свою папку.
— Анну Николаевну Скарятину вчера нашли в театральной ложе убитой, — сказал он. — Вот что, собственно, произошло. И вот почему я здесь.
Вошла, всхлипывая, Макрина, принесла зачем-то чай, выгрузила на стол три чашки, а сама тихонько встала в углу комнаты — слушать. Ее никто не изгнал.
— Но ведь это невозможно, — выговорил я, обретя наконец дар речи.
— Почему? — цепко спросил Конон.
— Потому что он… маниакальный убийца… он ведь только раз в два года… — пояснил я, сам ощущая, что звучит это по-детски. — И почему именно Анна Николаевна?.. — вырвалось у меня.
Мне вдруг мучительно-ясно представилось, как она постукивает тетрадью себя по сгибу руки, как машет Витольду, как передает отцу стакан с коктейлем.
— Это как-то нелепо, в конце концов! — вырвалось у меня.
— Так, — заговорил следователь, ухватив в моих бессвязных речах нечто содержательное, — давайте для начала кое в чем разберемся, Трофим Васильевич.
— Что? — глупо переспросил я.
— Помните, вы обещали помогать следствию? Не изображать занятость, не звать адвокатов, не увиливать от вопросов?
— Вроде того, — проворчал я.
Мне смертельно хотелось еще раз увидеть ту фотографию, но я не решался просить об этом.
— В таком случае, объясните, почему вы заявили, что «такое невозможно» и что оно происходит «раз в два года», — потребовал Порскин.
— Мне рассказывали, что в Лембасово действительно был или, точнее, есть маниакальный убийца.
— Кто рассказывал?
— Мой управляющий, — я кивнул на Витольда.
Тот молчал как убитый и не моргая глядел в пол.
— Значит, ваш управляющий? — подхватил Порскин. — Господин Безценный, если не ошибаюсь?
— Как вы можете ошибаться, если только что говорили со мной? — внезапно ожил Витольд и снова застыл, как будто его выключили.
— Ну да, — подтвердил я. — Безценный мне сказал, что были такие случаи.
— В связи с чем возник подобный разговор? — наседал следователь.
— Если вы помните, господин Порскин, поблизости от моей усадьбы был найден убитый ксен. Вы даже показывали мне его тело… В беседе с управляющим я выразил опасение, что убийца может находиться неподалеку. Мол, не опасно ли нам разгуливать вот так запросто. На что Безценный ответил, что даже если это и так, бояться нечего: нападения происходят не чаще, чем раз в полтора-два года.
— В принципе, да, он прав, — сказал Порскин и положил ладонь на свою папку. — Я просматривал другие дела, сходные с этим убийством, и до сих пор все именно так и обстояло. До сих пор, — с нажимом подчеркнул он. — Но что-то изменилось.
— Что? — спросил я.
— Поймем «что» — поймаем убийцу, — обещал Порскин.
— Я как-то… не верю, — не выдержал я. — Что Анна Николаевна… Можно еще раз посмотреть снимок?
Порскин без слова возражения показал мне фотографию. Да, это была она, Анна Николаевна. Ее пепельные волосы, красиво уложенные и схваченные диадемой, даже не растрепались, на шее чернело пятно, а в углу рта застыла горькая улыбка.
— Она точно… мертва? — спросил я.
Мне вдруг подумалось — вдруг она чудом осталась жива и сейчас находится в больнице.
— Конон Кононович, — взмолился я, — если вы сейчас нас проверяете, как мы отнесемся к известию, как поведем себя, — пожалуйста, не нужно…
— Вы любили Анну Николаевну? — спросил Порскин.
— Как друга — очень, — ответил я вполне искренне. — Она замечательная женщина, очень умная и милая.
Порскин перевел взгляд на Витольда:
— А вы?
Витольд поднял голову и ничего не ответил.
— Господин Безценный, я задал вам вопрос.
— Что я должен ответить?
— Какие отношения связывали вас с госпожой Скарятиной?
— Я не понимаю, что вы желаете от меня услышать, — ответил Витольд.
— Правду.
— Вы знаете правду, — сказал Витольд. — Она старше меня на десять лет. Из хорошей, уважаемой местной семьи. Богатая. Независимая. Я управляющий в соседнем имении, бывший студент, человек с неопределенным будущим.