Он достал из ящика стола пакет, покрутил его в руках. Девчонка ворвалась в комнату через несколько минут — напряженная, растерянная и злая. С ногами забралась на свою кровать, уставилась в угол. Гомер ждал — разразится гроза или минует? Саша молчала, только принялась обгрызать ногти. Наставало время для решительных действий.
— У меня для тебя подарок. — Старик вылез из-за стола и положил сверток на покрывало рядом с девушкой.
— Зачем? — клацнула она клешней, не показываясь из раковины.
— А зачем вообще люди дарят друг другу что-то?
— Чтобы заплатить за добро, — уверенно ответила Саша. — Которое им уже сделали или о котором они потом попросят.
— Тогда будем считать, я плачу тебе за добро, которое ты мне уже сделала, — улыбнулся Гомер. — Больше мне тебя просить не о чем.
— Я тебе ничего не сделала, — возразила девушка.
— А как же моя книга? Я тебя в ней уже поселил. Надо рассчитаться, не хочу быть в долгу. Все, давай, разворачивай. — Он подпустил в тон шутливого раздражения.
— Я тоже не люблю быть должна, — сказала Саша, разрывая обертку. — Что это? Ой!
Она держала в руках красный пластмассовый диск, плоскую коробочку, раскрывающуюся пополам. Когда-то это была дешевенькая походная пудреница, но оба лотка — для пудры и румян — давно опустели. Зато зеркальце, вставленное во внутреннюю часть крышки, сохранилось отлично.
— Тут видно лучше, чем в луже. — Саша забавно выпучила глаза, изучая свое отражение. — Зачем ты мне это дал?
— Иногда полезно увидеть себя со стороны, — усмехнулся Гомер. — Помогает многое о себе понять.
— И что я должна о себе понять? — насторожилась она.
— Есть люди, которые никогда не видели своего отражения и поэтому всю жизнь принимают себя за кого-то другого. Изнутри часто бывает плохо видно, а подсказать некому… И пока они случайно не натолкнутся на зеркало, будут продолжать заблуждаться. И даже когда посмотрят на отражение, часто не могут поверить, что видят самих себя.
— И кого я в нем вижу? — настаивала она.
— Ты скажи мне. — Он сложил руки на груди.
— Себя. Ну… девчонку. — Чтобы удостовериться, она повернулась к зеркальцу одной щекой, потом другой.
— Девушку, — поправил ее Гомер. — И довольно неряшливую.
Она покрутилась еще немного, потом стрельнула в Гомера глазами, собираясь что-то спросить, передумала, помолчала, все же набралась духу и выпалила, заставив старика поперхнуться:
— Я урод?
— Трудно сказать. — Он еле удерживал в узде расползающиеся уголки губ. — Под грязью не видно.
— Так в этом дело? — Саша вскинула брови. — Мужчины что, не чувствуют женскую красоту? Вам надо все показывать и объяснять?
— Пожалуй, что так. И пользуясь этим, нас часто обманывают, — рассмеялся Гомер. — Краски способны творить с женским лицом настоящие чудеса. Но в твоем случае речь идет не о реставрации портрета, а скорее о раскопках. По торчащей из земли пятке античной статуи сложно судить о ее красоте. Хотя почти наверняка она прекрасна, — снисходительно добавил он.
— Что такое «античная»? — Саша искала подвох.
— Древняя, — продолжал забавляться Гомер.
— Мне только семнадцать! — запротестовала она.
— Это выяснят уже позже. Когда раскопают. — Старик с невозмутимым видом уселся обратно за стол, раскрыл тетрадь на последней заполненной странице и принялся перечитывать записи, постепенно мрачнея.
Если раскопают. И девочку, и его самого, и всех остальных. Когда-то он развлекал себя такими размышлениями: что, если через тысячелетия археологи, изучая развалины старой Москвы, от которой тогда уже и имени не останется, найдут один из входов в подземные лабиринты? Решат, наверное, что наткнулись на гигантское массовое захоронение, — вряд ли ведь кому-то придет на ум, что люди могли жить в этих темных катакомбах. Некогда высокоразвитая культура на закате своего существования явно деградировала, определят они: вождей погребали в склепах вместе со всем скарбом, оружием, прислугой и наложницами.
В его тетради оставалось еще восемьдесят с лишним чистых листов. Хватит ли, чтобы вместить оба мира — и тот, что лежал на поверхности, и тот, что находился в метро?
— Ты меня не слышишь? — Девчонка потрясла его за руку.
— Что? Прости, задумался. — Он потер лоб.
— А древние статуи правда красивые? Ну, то, что казалось людям красивым раньше, еще остается красивым сегодня?
— Да. — Старик пожал плечами.
— И завтра останется? — продолжала допытываться она.
— Наверное. Если будет кому оценить.
Саша задумалась и смолкла; Гомер, опять съезжая в колею своих невеселых раздумий, не торопил беседу.
— То есть, красота без человека не существует? — наконец озадаченно спросила Саша.
— Нет, наверное, — рассеянно ответил он. — Если некому ее видеть… Ведь животные неспособны…
— А если звери отличаются от людей тем, что не видят разницы между прекрасным и уродливым, — задумалась Саша, — значит, без красоты человек тоже не может существовать?
— Может вполне, — покачал головой старик. — Многие в ней совсем не нуждаются.
Девчонка запустила руку в карман и вытащила из него непонятный предмет: разрисованный квадратик то ли из полиэтилена, то ли из пластика. Робко и вместе с тем гордо, будто открывала великое сокровище, Саша протянула его Гомеру.
— Что это? — спросил тот.
— Ты скажи мне, — хитро улыбнулась она.
— Ну, — он осторожно взял квадратик в руки, прочитал надписи, вернул его девушке, — упаковка от чайного пакетика. С картинкой.
— С картиной, — поправила она его. — С красивой картиной, — добавила она с вызовом. — Если бы не она, я бы… озверела.
Гомер глядел на нее, ощущая, как набухают глаза, как приближаются слезы и становится труднее дышать. Сентиментальный дурак, хлестнул он себя. Прокашлялся, вздохнул.
— Ты никогда не поднималась наверх, в город? Кроме этого раза?