Саше на сей раз полагалось особое место — рядом с музыкантом. Десятки глаз теперь были устремлены не только на Леонида, часть восхищенных взглядов перепадала и ей. Поначалу девушка чувствовала себя неловко — ведь она не заслужила их внимания и их благодарности, но потом мелодия подобрала ее с гранитного пола и понесла с собой, отвлекая от окружающего, как может увлечь и заставить позабыть обо всем хорошая книга или рассказанная кем-то история.
Вновь плыла та самая мелодия — его собственная, без названия; Леонид начинал и завершал ею каждое свое выступление. Она умела разгладить морщины, смахнуть пыль с остекленевших глаз и запалить маленькие лампадки по другую их сторону. Хоть она и была уже знакома Саше, но Леонид открывал в ней тайные дверцы, находя новые гармонии, и музыка обретала другое звучание… Словно она долго-долго смотрела на небо, и вдруг в прогалинах белых облаков на миг приоткрывалась бесконечная нежно-зеленая даль.
Тут ее кольнуло. Опешив, раньше срока возвращаясь под землю, Саша испуганно завертелась. Вот оно… На голову возвышаясь над толпой, чуть позади остальных слушателей стоял, вскинув подбородок, Хантер. Его взгляд — острый, зазубренный — был воткнут в нее, и если он ненадолго ослаблял хватку, то только чтобы пырнуть еще и музыканта. Тот на обритого внимания не обращал, по крайней мере, не подавал вида, что его игре кто-то мешает.
Как ни странно, Хантер не уходил, не делал и попыток забрать ее или оборвать выступление. И только дотерпев до последних аккордов, он подался назад и сгинул. Сразу бросив Леонида, Саша вклинилась в толпу, чтобы не отставать от обритого.
Тот остановился неподалеку, у скамьи, на которой сидел поникший Гомер.
— Ты все слышал, — просипел он. — Я ухожу. Пойдешь со мной?
— Куда? — Старик слабо улыбнулся подошедшей девушке. — Она все знает, — пояснил он обритому.
Хантер ткнул Сашу еще раз, потом кивнул, так и не сказав ей ни слова.
— Здесь недалеко, — повел он головой, обращаясь к старику. — Но я… Я не хочу оставаться один.
— Возьми с собой меня, — решилась Саша.
Обритый шумно вдохнул, сжал и разжал пальцы.
— Спасибо за нож, — произнес он наконец. — Он мне очень пригодился.
Девушка отпрянула, раненая, но тут же снова собралась с духом.
— Это ты решаешь, что делать с ножом, — возразила она.
— У меня не было выбора.
— Сейчас он у тебя есть. — Она прикусила нижнюю губу, нахмурилась.
— И сейчас нет. Если ты знаешь, то должна понимать. Если ты действительно…
— Понимать что?!
— Как важно попасть на Тульскую. Как мне важно… Побыстрее…
Саша видела, как мелко трясутся его пальцы, как разливается темное пятно на плече; ей становилось страшно и этого человека, и еще больше — страшно за него.
— Тебе нужно остановиться, — попросила она его мягко.
— Исключено, — отрезал он. — Неважно, кто это сделает. Почему не я?
— Потому что ты себя погубишь. — Девушка осторожно притронулась к его руке — тот дернулся, как от укуса.
— Я должен. Здесь и так все решают трусы. Если промедлить еще — погублю все метро.
— А что, если бы была другая возможность? Если бы было лекарство? Если бы тебе больше не пришлось?..
— Сколько можно повторять… Нет никаких средств от этой лихорадки! Неужели я бы стал…
Стал бы…
— Что бы ты выбрал? — Саша не отпускала его.
— Не из чего выбирать! — Обритый стряхнул ее ладонь. — Уходим! — гаркнул он старику.
— Почему ты не хочешь взять меня с собой?! — выкрикнула она.
— Боюсь. — Он выговорил это совсем негромко, почти прошептал так, чтобы, кроме Саши, никто его не услышал.
Он развернулся и зашагал прочь, буркнув лишь старику напоследок, что у того до выхода десять минут.
— Я ошибаюсь или тут кого-то лихорадит? — раздалось у Саши за спиной.
— Что?! — Она крутанулась и столкнулась с Леонидом.
— Мне послышалось, что вы говорили о лихорадке, — невинно улыбнулся он.
— Тебе послышалось. — Она не собиралась сейчас с ним ничего обсуждать.
— А я думал, сплетни все-таки подтверждаются, — задумчиво, словно сам себе, сказал музыкант.
— Какие? — Саша нахмурилась.
— Про карантин на Серпуховской. Про якобы неизлечимую болезнь. Про эпидемию… — Он внимательно смотрел на нее, ловя каждое движение ее губ, бровей.
— И долго ты подслушивал?! — Она зарделась.
— Никогда не делаю этого специально. Просто музыкальный слух. — Он развел руками.
— Это мой друг, — зачем-то объяснила она Леониду, кивая вслед Хантеру.
— Шикарный, — невнятно отозвался он.
— Почему ты говоришь «якобы» неизлечима?
— Саша! — Гомер поднялся со скамьи, не спуская подозрительного взгляда с музыканта. — Можно тебя? Нам нужно обсудить, как дальше…
— Позволите еще секунду? — Тот отмахнулся от старика вежливой улыбкой, отпрыгнул в сторону и поманил девушку за собой.
Саша неуверенно шагнула к нему; ее не оставляло ощущение, что схватка с обритым еще не проиграна, что, если не сдастся сейчас, у Хантера не хватит духа прогнать ее снова. Что она еще сможет помочь ему, пусть у нее и нет ни малейшего представления, как это сделать.
— Может быть, я слыхал об эпидемии куда раньше тебя? — прошептал ей Леонид. — Может быть, это не первая вспышка такой болезни? И вдруг от нее помогают какие-нибудь волшебные таблетки? — Музыкант заглянул ей в глаза.
— Но он говорит, что средства нет… Что придется всех… — пролепетала Саша.
— Ликвидировать? — закончил за нее Леонид. — Он… Это твой чудесный друг? Вот уж не удивлюсь. Слова не мальчика, но дипломированного врача.
— Ты хочешь сказать…
— Я хочу сказать, — музыкант положил руку на Сашино плечо, наклонился к ней и легонько дохнул ей в ушко, — что болезнь лечится. Есть средство.