Перед началом Великой чистки в высшем руководстве НКВД был 41 комиссар Государственной безопасности.
Звание Генерального комиссара ГБ равнялось званию Маршала Советского Союза. Это звание тогда носил только один человек. Он был арестован и расстрелян.
Из семи комиссаров ГБ 1-го ранга были арестованы и расстреляны семеро.
Из 13 комиссаров ГБ 2-го ранга — арестованы и расстреляны 11, один отравлен в кабинете нового заместителя главы НКВД, который, в свою очередь, через год был арестован и расстрелян уже во второй волне очищения.
Из 20 комиссаров ГБ 3-го ранга трое покончили жизнь самоубийством.
15 арестованы и расстреляны, один бежал в Маньчжурию, где позднее был убит японцами.
Из 41 комиссара Государственной безопасности, которые накануне Великой чистки руководили тайной полицией Советского Союза, 1937 и 1938 годы пережили двое. После смерти Сталина один из них был арестован и расстрелян, второй арестован, во время следствия сошел с ума и умер в психиатрической клинике тюремного типа.
— Выходит, что за всю свою жизнь ты не убил ни одного человека?
— Так оно и выходит: ни одного.
— Вообще ни одного?
— Да все как-то не выпадало.
— Никогда-никогда?
Совсем парень смутился:
— Никогда…
— Ну, ты даешь! Тебе скоро двадцать один, а ты…
— Так жизнь складывалась, что…
— А ты вспомни. Может, в юности… Ну хоть одного… или, быть может, в детстве?
— Не убивал.
— Зачем же тебя к нам прислали?
— Не знаю. Подписан приказ к вам явиться, вот и явился. Начальству виднее.
— Кем же ты раньше был?
— Разведчиком-наблюдателем по восьмой платформе Северного вокзала. [1]
Переглянулись исполнители, присвистнули: вот это карьера!
— Ты, паренек, видно, с начальством дружишь: из разведчика-наблюдателя да прямо в подручного исполнителя в Лефортове! Такого взлета до тебя никто не делал. Такой приказ мог подписать только сам Народный комиссар товарищ Ягода.
— Вот он самый и подписал.
— Кто же тебя по служебной лестнице с такой скоростью тянет?
— Не знаю, кто тянет. Честное комсомольское, не знаю. Нет у меня блата. Безродный я. Из беспризорных. Знаете в Болшеве колонию НКВД для босяков? Имени товарища Дзержинского. Так я оттуда. Перековали, перевоспитали, — и в разведку. Два года на десятой платформе наблюдателем работал, потом повысили, на восьмую перебросили. Год я там отмотал, обещали на седьмую платформу перевести за ударный труд, а тут вдруг — бац: приказ — подручным исполнителя…
— Тут что-то не так. Так не бывает. Чтобы до таких высот дойти, люди всю жизнь трубят. И очередь в нашу группу длиннее Беломорско-Балтийского канала. К нам заслуженные люди просятся — не берем… К нам исполнители из республиканских наркоматов рвутся, мастера с многолетним стажем…
— А меня сразу к вам…
— Да может мы тебя в свой коллектив не возьмем, неграмотного! На кой ты нам?
— Так прикажете и доложить в секретариат товарища Ягоды? Приказ им лично подписан.
— Приказ — дело серьезное. Да только у нас коллектив сплоченный. Не впишешься — выживем. И товарищ Ягода не поможет. Сам от нас попросишься. У нас работа серьезная. Мы последнюю точку в каждом деле ставим. Тут соображать надо. Давай-ка мы тебя на сообразительность проверим. Готов?
— Готов.
— Смотри, перед исполнением надо совершенно точно удостовериться, что это именно тот, кто тебе нужен. Для этого клиента к нам сюда заводят. Вот прямо в этот кабинет. Клиент не знает, что его прямо сейчас — того. Обстановочка у нас, как видишь, располагающая, даже занавесочка на окне. Я за столом сижу. Дело передо мной. Листаю странички. Мы тут вежливость блюдем. Ему сесть предлагаю. И вопросики — про имя-отчество и год рождения… А на столе у меня по правую руку — пачка «Казбека» и спички. Что бы ты по левую руку положил?
В потолок парень взгляд метнул. Но на потолке ответа не оказалось. Посмотрел в окно. Но и там ничего интересного не обнаружил. Пришлось соображать самому. И он сообразил:
— Кулек мятных пряников.
Переглянулись исполнители. Согласились молча: верно парнишка мыслит.
1
Меня Иолантой зовут.
— А меня… — он на мгновение задумался.
— А меня — Иваном Ивановичем.
— Вот и познакомились, Иван Иванович.
— Сколько же тебе, Иоланта, годиков?
— Уже восемнадцать, — глазом не сморгнув, — привычно соврала Иоланта.
— И… сколько это стоит?
— Три рубля.
— Сдурела?
— Найдите дешевле.
— Давай за два.
Смерила Иоланта оценивающим прищуром глубину бездонного неба и согласилась:
— Пусть будет два, только денежки вперед.
Так быстро она согласилась, что он даже пожалел: можно было бы рубль предлагать, а то и полтинник. Но было уже предложено и уже принято.
— Ладно. А где?
— У меня место есть.
— Что за место?
— Через площадь привокзальную, через трамвайные линии, за угол, там, в переулке, — трактир, за трактиром — конюшня, на чердаке — сеновал. Никого там нет, на сеновале.
— Хорошо. Только я заплачу, когда придем. Чтоб не удрала с денежками.
— Ах, мы такие недоверчивые… Идите за мной, только по той стороне улицы. И на меня все время не смотрите. Вроде гуляете. Вроде меня не знаете и не замечаете.
2
— Итак, все с самого начала.
— Товарищ Генеральный комиссар Государственной безопасности, все было как всегда. Но на этот раз лопнуло колесо…
— Надо было сменить.
— Запасное оказалось с проколом.
— Надо было звонить.
— Звонил, никто не отвечал, снова…
— Короче, на сколько вы опоздали?
— На два часа девять минут.
— Дальше.
— Прибыл на Северный вокзал с опозданием. Обыскал все. Его не было.
— В милицию обращались?
— Конечно, нет.