— И где он сейчас?
— Тогда мы сдали тот сейф на склад кремлевский. Там, думаю, он и стоит. Там могут быть документы о том, как покушение на Ленина готовили. Может, и на Ягоду что найдется. Нам бы тот сейф вскрыть. Да в присутствии свидетелей. Да те документы почитать.
— Вскроем.
— Только надо придумать какую-то причину, что это мы вдруг вспомнили про сейф, который вот уже, почитай, два десятка лет запертым стоит.
— Причину придумаем.
3
Получил Сей Сеич под командование «Главспецремстрой-12». Этот поезд я вам сейчас описывать не буду. Как-нибудь в другой раз. Если не забуду. Внешне поезд на ремонтный смахивает. Под ремонтный его замаскировали затем, чтобы поменьше внимания постороннего привлекать.
Первое задание Сей Сеичу — немедленно доставить в Ленинград трех пассажиров: Дракона, Люську и Змеееда. Зачем их надо везти в Питер и что они там забыли, Сей Сеичу никто не объяснил. Сам он спрашивать не привык: раз сказано ехать в Питер, значит, так надо.
Люське и Змеееду Дракон тоже ничего объяснять не стал.
Доехали без происшествий. Неслись быстро, без остановок. Змеееду Сей Сеич модную книжку сунул: Алексей Толстой, «Гиперболоид инженера Гарина». Развернул ту книжку Змееед, да так за всю дорогу и не оторвался. А Люська забралась в свободное купе и мастерским взмахом колоду по столу рассыпала — пальцы постоянной тренировки требуют.
Холованов к ней только раз заглянул.
— Людмил Пална, ты, наверное, вся картинками под одеждой расписана?
— Ах, Лексан Ваныч, все хотела, да никак не собралась. На нежных местах мечтала что-нибудь за душу берущее иметь: «Люби меня, а я — тебя». Но есть примета: счастливые наколки — только те, что в кичмане замастырены. А я пока еще не торчала. Нет на нежных местах у меня наколок. Хочешь проверить?
А глаза наглые, как у Змеееда, угол рубанувшего.
4
В Ленинграде «Главспецремстрой-12» забрался в какой-то травой заросший тупик меж кирпичных стен брошенных цехов с прокопченными битыми окнами. Сей Сеич в поезде остался. А Холованов с Люськой и Змееедом уехали.
По чьей-то команде кто-то выставил автомобиль. Прямо к приходу поезда. Минута в минуту. Тут все работает четко. Не то что у товарища Ягоды при встрече гонца с Колымы.
С вокзала — на Крестовский остров. В яхт-клуб.
— Так это то самое место, откуда инженер Гарин, уходя от преследования, угнал «Бибигонду», лучшую гоночную яхту!?
— Это, Змееед, то самое место.
— И… зачем мы тут?
— Сейчас увидишь.
Там, где когда-то инженер Гарин рубил концы «Бибигонды», теперь среди рощи мачт качались на волнах два торпедных катера. Два корпуса рядышком.
— Ух ты!
— Это, Змееед, не два катера. Это один. Сдвоенный. Два корпуса почти прижаты друг к другу. Между ними — четыре торпедных трубы. В два этажа. Два и два. Авиаконструктор Туполев Андрей Николаевич создал торпедный катер Г-5 — материал авиационный, двигатель авиационный, скорость соответствующая. Ни у кого в мире нет такой. Катер приняли на вооружение. А Туполев не унимается. По собственному почину взял да и соединил два корпуса. Получился катамаран. 2-Г-5. Мореходность исключительная. Испытания завершены. Но на вооружение пока такой катер не принят. Возможно, никогда принят и не будет. Морским командирам нужно что-нибудь попроще. Обыкновенный Г-5 им вполне подходит. Мы же тем временем используем этот сдвоенный катер для своих целей, делая вид, что все наши выходы в море — это продолжение испытаний. Добро пожаловать!
Кубрик оказался вполне пригодным для обитания людей. Чем-то на плацкартный вагон смахивает: нижняя полка, верхняя, столик крошечный. Только окна нет. И не так просторно — трубы какие-то вдоль переборок, краны, приборы измерительные с циферблатами, два красных огнетушителя, телефон такой, чтобы трубка во время качки не болталась.
Капитан с командой в составе одного штурмана и одного моториста — в правом корпусе, пассажиры — в левом.
Отдал капитан какие-то свои распоряжения на непонятном морском языке. Моторы не взревели, а тихо зарокотали, словно два ласковых кота. Отчалил катер от пирса, и, тихо тарахтя моторами, поковылял по волнам, переваливаясь с одной на другую. Вышли далеко в море, вот тут-то моторы и взревели. Не режет туполевское творение волны, но скользит по ним, срезая пенистые хребты. Без привычки мутит. Хотела Люська картишками сама с собой переброситься, но не выгорело. Дрожит кораблик, бросает его так, как бросаем мы с ладони на ладонь горячую картошку, в костре запеченную, и трясет его, словно пневматический отбойный молоток в руках шахтера Стаханова. Еще и рев адов. Да и запах масла горелого душит. Но зато уж и скорость, доложу я вам.
Сколько часов так неслись, никто не считал. Не до того. Одна мысль в голове стучит: уж скорее бы все это кончилось, уж скорее бы.
Все это кончилось глубокой ночью.
Заглушил капитан двигатели. Темь непроглядная. На Балтике — сентябрь штормовой. Но сегодня пронесло. Не штормит, просто качает немилосердно. Вытащил матрос на мокрую палубу огромное резиновое покрывало, соединил с каким-то шлангом, открутил что-то, зашипело внутри покрывала, разнесло его, в надувную лодку превратив.
Матросы с лодкой возятся, Дракон в кубрике Люську напутствует:
— О том, кто у колымского курьера угол рубанул, знаем только мы трое. Тут, Люська, в мешке резиновом — твоя доля. Половину я золотым песком отвесил, вторую половину тебе деньгами отсчитал: американскими, французскими, финскими. Вот твой китайский паспорт. Настоящий. Сейчас поплывешь на лодке к берегу. Финляндия — страна огромная, а людей в ней мало. Такое тебе место выбрал для высадки, где никого не должно быть. Если остановят, скажешь, что жила в Китае. Там, в Харбине, русских на целое государство наберется. Потому языками, кроме русского, не владеешь. Из Китая океанами дошла до Европы, через Финляндию пробралась в Питер искать сокровища бабки своей, купчихи. Лучше большую часть своего состояния сразу спрятать где-то на берегу и хорошо приметить. Если остановят после этого, повторишь туже историю, но с другим концом: искать собралась бабкины сокровища, но границу пока не переходила.
— И куда мне дальше?
— Куда хочешь. Лучше — во Францию. Там русских как собак нерезаных. Пообвыкнешь, присмотришься к той жизни, потом за сокровищем сюда вернешься. Тебе на всю жизнь хватит. Если сразу все в картишки не просадишь.
— Так что, навсегда, что ли?
— А что тебе в Советском Союзе с такими деньгами делать?
— Да не хочу я никуда уходить.
— Но тебя с такими деньгами у нас убьют или посадят.
— Не нужны мне твои деньги!
— Как не нужны? Ты же сама говорила: разделить бы на троих… Я разделил. Твою долю тебе отдаю. Еще тебе — и паспорт настоящий. Еще и в море вывез — садись в лодку, греби к берегу.