– Вы проверяете все, кроме… собственных штанов. Вы же с профессионалами дело имеете. Среди них один карманник. Вы входите в камеру и начинаете обыск. Он в это время прячет колоду в твой карман. Когда обыск закончен, он колоду из твоего кармана ворует. В камере он не один. Их четверо. Тоже профессионалы, хотя и не карманники, но подыграть ему могут. Карманник обычно с партнерами работает. Они ему партнерами могут быть, действия его обеспечивая.
– Вот что, Жар-птица, если ты права, если я карты найду при обыске… в своем кармане, то карты я им верну, пусть играют, но обязательно скажу, что это ты додумалась…
10
– Мистер Хампфри, у меня деловой разговор.
– Слушаю вас, мистер Холованов.
– Оставайтесь еще на год.
– Нет, мистер Холованов, мне домой пора. В Америку.
– Я вам вдвое больше платить буду.
– Нет, мистер Холованов. Пора мне.
– Ладно. Хорошо. Но есть проблема…
– Какая?
– Дело в том, мистер Хампфри, что вы работали на очень деликатной работе…
– Я понимаю, мистер Холованов.
– Вы слишком много знаете… Вы приедете в Америку и начнете рассказывать всем, что товарищ Сталин прослушивает телефонные разговоры своих ближайших соратников…
– Мистер Холованов, я никогда никому ничего не расскажу…
– Вот это деловой разговор, мистер Хампфри. Вот это деловой разговор.
– Да если я и начну рассказывать, мне никто не поверит: по документам я не в Советской России работал, а в Швейцарии. И письма домой мои написаны якобы из Швейцарии. И отправляли вы их, как я знаю, из Швейцарии…
– Все так, но нет у нас уверенности, что вы сдержите слово…
– Я дам вам расписку, мистер Холованов…
– Расписку? Это хорошо. Это вы верно придумали. Только что я буду делать с вашей распиской?
– Как что? Если я опубликую что-нибудь о системе подслушивания, вы подадите на меня в суд…
– Я не люблю суд. В суде можно выиграть, но можно и проиграть… Поэтому расписки мне недостаточно.
– Какие же еще вам нужны гарантии?
– Ваша жизнь, господин Хампфри, лучшая гарантия того, что вы никому ничего не скажете.
– Вы хотите меня убить?
– Ни в коем случае. Людей убивают только преступники. Я не хочу вас убивать, я хочу вас ликвидировать.
– Я протестую и требую, чтобы вы немедленно вызвали сюда моего адвоката.
– Адвокат – предрассудок буржуазного суда. Мы руководствуемся интересами своей страны и Мировой революции, нам не нужен адвокат, который будет доказывать, что мы не правы. Мы знаем без адвоката, что правы.
– И вы убиваете всех иностранных инженеров, которые работают на вашу страну?
– В том и дело, что не всех. Всех, кто строит танковые, артиллерийские, авиационные, автомобильные заводы, мы отправляем домой, щедро наградив. Но вы делали очень деликатную работу.
– И много таких, как я?
– Считанные единицы. Вы – не правило. Вы – исключение.
– Кто следующий?
– Три инженера, которые монтируют вентиляционные системы в гостинице «Москва».
– Но в Америке хватятся.
– Пусть хватаются. Каждый, кто не должен вернуться, нами заранее оформляется не в Советский Союз, но в Швейцарию, Бразилию, Австралию, Германию. Это мы используем в своих интересах: американские инженеры уезжают во многие страны… и пропадают. А в Советском Союзе они не пропадают. Вот они поработали и возвращаются домой при больших деньгах.
– Мои деньги вы передадите моей семье?
– Нет, мы их конфискуем. Сей Сеич, примите портфель, пересчитайте и составьте акт о приеме денег, которые заработал мистер Хампфри.
– На мое место едет новый инженер из Америки?
– Да.
11
Севастьян-медвежатник смеется да головой покачивает: хитра девка, эх, хитра. А сам проволочки свои и крючочки раскладывает.
– В общем так, доченька, раз ты такая хитрая, тайну свою тебе расскажу. Был у меня в жизни момент: застегнули мне белы рученьки, заточили меня в узилище. И вышак ломится. Потом сюда привезли. Учи, говорят, делу своему, иначе… А я решил: учить буду, а главного не расскажу. Тут в монастыре я уже восемнадцать лет протрубил, многих ваших ремеслу обучил, а главную тайну тебе первой расскажу. Жалко умереть и тайну ремесла с собой унести. А ты мне понравилась. Тебе расскажу, а ты ее храни. Расскажи другому, но только тому, у кого душа добрая. Расскажи один раз в жизни и только тому, кто хранить ее будет. Расскажи только тому, кто ее тоже откроет лишь однажды и только тому, кого настоящим человеком считает. Значит, так. Как крючочками в дырочке вертеть, я тебе покажу. Тут ума большого не надо. Главное не в том. Главное в другом. Медведя полюбить сначала надо. Понимаешь? Всей душой полюбить. И ничего от него не требовать. И ничего от него не желать. Медвежатник – это как строитель, как поэт, как художник, как писатель. Плох тот художник, который пишет картину и уж заранее деньги вычисляет, какие за нее получит. И картина у него плохой получится. И денег ему за нее не дадут. Художник творцом должен быть. Богом у своей картины. Любить должен свое творение еще в замысле. Или строитель: есть хорошие строители, которые любят дом еще до того, как начали строить его. Любят каждый камень, в стену вложенный. Любят каждый гвоздик, в стену вбитый. Тот, кто любит дело свое, – того успех найдет, и дом тот веками стоять будет. Ты меня поняла, дурочка?
– Поняла.
– И в нашем деле на любви все стоит, с любви начинается и ею же завершается. Ты ж его полюби. Ты ж его железякой холодной не считай, сейфа бронированного. Ты ж вообрази, что нежное он существо, уязвимое. Пока деньгами сейф набит, так всякий его любит, всякий к нему мостится. А как пуст, так никому не нужен. Так обидно же ему, сейфу. Как человеку обидно: при деньгах и славе – все тебя любят, а как денежки ушли и слава померкла, так и отвернулись все. Не обидно ли? Так вот ты сейф полюби не за деньги, а просто так. За силу полюби, за вес, за бока его непробиваемые. И с лаской к нему. Но чтоб помысла в тебе не было такого: вот открою тебя и обчищу. Не откроется он душе корыстной. Отдай ему любовь свою, взамен ничего не требуй. Отдай. Может, он сам и откроется. Все в мире на любви стоит. Любовь – золотой ключик, который все сейфы открывает. Люби дело свое, и оно тебя полюбит. Люби людей, и они тебя любить будут. Не прикидывайся, что любишь. Люби! Трижды тебе говорю.
Сверкнул луч за спиной медвежатника расписного, и показалось Насте, что голова его – в золотом сиянии.
– Севастьян Иваныч, а вы – святой?
12
Завтра – исполнение.
Завтра ее первое массовое исполнение.
В списке 417 исполняемых. На четыреста исполняемых нет нужды рыть две ямы. Одной хватит. Яма уже вырыта. Рыли ее урки перекованные. У каждого в деле штамп: «Встал на путь». Работали перекованные с явным пониманием смысла своей работы. Зачем еще зэки в лесу под конвоем яму роют? Рыли и поглядывали на конвой: не для себя ли роем? И решили меж собой: не для себя. Нас двенадцать, а яма человек на пятьсот. Рыли и радовались: правильно, что на путь исправления встали. Правильно, что перековались. Тех, кто упорствовал, в ямку зароют.