– Товарищ Сталин, товарищ Ежов немного… как бы это… одним словом, немного пьян.
– А вы его будили?
– Полтора часа разбудить не можем…
– Хорошо. Не будите. Везите спящего в гостиницу «Москва».
– Будет выполнено.
– А когда проснется, скажите ему, что некий товарищ Гуталин передавал привет и хотел поговорить. Срочное дело было…
9
Гремит будильник над ухом так, что старшему майору государственной безопасности хочется его расстрелять. Но расстрелять будильник Бочаров не может просто потому, что не может проснуться.
Трясет его дежурный за плечо:
– Товарищ старший майор государственной… товарищ старший майор государственной…
Слышит Бочаров первых четыре слова и засыпает. И снова слышит четыре слова. И снова засыпает.
Дежурный полотенце в воде холодной вымочил и в лицо Бочарову:
– Товарищ старший майор государственной безопасности, Москва.
Долго смотрел Бочаров на телефоны, соображая, где между телефонами приладили будильник. Потом понял, что отвратительным грохотом может громыхать не только будильник, но и телефон. Осознав это, осталось сообразить, какую трубку поднять…
Посмотрел на время. Семь часов тринадцать минут. В Москве сейчас – шесть часов тринадцать минут. А телефон злобствует. Понял Бочаров: это не кремлевский. Это не Сталин. Это лубянский телефон свирепствует. Это лучше. С Лубянкой всегда объясниться можно.
Поднял трубку и услышал голос Сталина.
10
Прет «Главспецремстрой», и Жар-птица в нем. И гремят-гремят мосты. Нет конца мостам. Один огромный мост. Грохочет и обрывается вдруг, и летит Жар-птица в грохочущем вагоне, и смеется. И вновь попадает «Главспецремстрой» на грохочущий мост, и прет, и гремит, и свистит. И режет прожектором тьму. Нестерпимой болью режет глаза прожектор, и закрывается Жар-птица рукой от бьющего света. И Холованов рядом, и шарфом своим белым шелковым хочет закрыть ей глаза. Чтоб не слепило ее. Да, Холованов, да. Закрой глаза шарфом. Ты не Холованов вообще. Ты – Дракон. Какое прозвище смешное – Дракон. Смешно? Смешно. Сей Сеич в углу: бу-бу-бу. Не дает Сей Сеич Холованову шарфом глаза ей закрыть. Какой человек нехороший этот Сей Сеич. Высмеять его. Ха-ха-ха. Как нам всем смешно. Очень вы, Сей Сеич, смешной товарищ.
Но где же товарищ Сталин?
11
– Товарищ Бочаров, это говорю я, Гуталин.
– Я узнал вас, товарищ Сталин. Какой же вы Гуталин? Вовсе вы не Гуталин. Здравствуйте, товарищ Сталин.
– Доброе утро, товарищ Бочаров. В такую рань я вас беспокою вот по какому вопросу. До меня дошли сведения, что вы никогда во внеслужебной обстановке не встречались с товарищем Ежовым. Так вот, мы тут с товарищами посоветовались, да и решили вас обоих пригласить к себе в гости.
– Спасибо, товарищ Сталин.
– Кроме того, вы никогда во внеслужебной обстановке не встречались с товарищами Берманом и Фриновским. Узнав такое, я всю ночь не спал, сердце за вас болит, все думал, как бы вас всех вместе под одной крышей собрать. В одну компанию. С товарищем Ежовым, Берманом и Фриновским нет проблем. Они все уже к веселью готовятся. Можете по их домашним и служебным телефонам звонить, не ответят: они уже у меня в гостях. Вас только, товарищ Бочаров, и не хватает. Так что приезжайте.
– Товарищ Сталин, курьерский «Куйбышев-Москва» ушел час назад, следующий завтра.
– Я знаю, товарищ Бочаров. Поэтому приказал графики ломать, курьерский поезд «Куйбышев-Москва» остановить и вернуть. Он через двадцать три минуты будет у вас в Куйбышеве. У первой платформы. Вам я заказал купе в вагоне-люкс. Начальник станции с билетами ждет. А начальнику милиции Куйбышева я приказал выделить вам автомобиль и все движение в городе на участке от управления НКВД до вокзала блокировать. Самое вам время успеть на наше веселье.
– Слушаюсь, товарищ Сталин. Но есть ли повод для веселья?
– Повод есть, товарищ Бочаров. Там у вас на спецучастке проходила практику некая Жар-птица. Она выполнила свою задачу. Там у вас на спецучастке она превратилась в настоящую разведчицу. Уверен, у Гитлера такой нет. Так вот, мы тут с товарищами посоветовались, да и решили эту самую Жар-птицу чем-нибудь наградить. Только еще не решили, чем именно. Вам как раз представится возможность поздравить Жар-птицу с наградой от имени личного состава Куйбышевского управления НКВД. Кроме того, товарищ Бочаров, у нас есть о чем с вами потолковать…
12
Наклонился кто-то над Жар-птицей и ласково так:
– Где «Контроль-блок»? Где дело на Гуталина?
– Нет, – смеется Жар-птица. – Только товарищу Сталину расскажу.
– А я и есть товарищ Сталин.
– Нет, – смеется Жар-птица. – Ты не Сталин. Я знаю Сталина.
– Поверь мне, я – Сталин.
Смешно ей. Смешно до слез. Жарко и смешно: не верю тебе, усатый. Ну какой к черту из тебя Сталин?
Взял Сталин ладошку ее горячую в свои руки: поверь мне.
1
– Товарищ Сталин, наука в данном случае ничего гарантировать не может.
– Ничего?
– Ничего, товарищ Сталин.
– Какая у нас негарантированная наука.
– Товарищ Сталин, тут случай почти исключительный. Все связано с памятью. У каждого человека хорошая память. Но обычный человек использует менее сотой доли своих способностей запоминать. Среди обычных людей встречаются те, кто использует свои способности на половину, на три четверти или больше, но тогда горизонты раздвигаются и возможности запоминать резко увеличиваются. Чем больше раздвигаем, тем больше можем запомнить. Но это – об обычных людях. А среди обычных людей встречаются феноменальные исключения. В каждом миллионе людей есть три-четыре человека с памятью, поистине выдающейся. Но и это не все. Среди семидесяти-восьмидесяти миллионов людей может встретиться один с памятью, у которой вообще нет предела, нет границ.
– Вы не смогли найти пределов ее памяти?
– Когда она начала работать в монастыре, мы пытались определить пределы ее памяти и не смогли. Не потому, что плохо работали. Эти пределы не сможет найти никто. Их нет. Это случай крайне редкий. Возможно, она одна такая на всю страну. Может быть, есть еще кто-то один. Но по теории вероятности во всей нашей огромной стране сейчас третьего такого человека не должно быть. Люди с такой памятью были в предыдущих поколениях и, возможно, появятся в будущих. И только такие поистине исключительные личности, у которых память беспредельна, иногда впадают в странную болезнь. Иногда от физического и нервного напряжения восприятие обостряется до крайности. Тиканье часов она воспринимает как удары молота о наковальню у самого уха. Любой самый слабый свет она воспринимает как удар сверхмощного луча прожектора в лицо, то есть как чисто физический удар. Она чувствует запах цветов в соседнем доме. Мы держим ее в совершенно темной комнате при абсолютной звуковой изоляции. Она голодала потому, что запах любой пищи ее душил. Есть надежда, что болезнь пройдет сама. Есть обнадеживающие признаки. Она не приходит в сознание, но температуру удалось сбить. Нам удается ее кормить, и физическое истощение больше не грозит смертью. Мы вносили в ее комнату цветы, и это не причиняло ей боли. Но звуковое и световое восприятие…