— Нет, конечно. Когда они заявились ко мне в больницу, то сказали, что действуют по приказу Елисейского дворца. Хотя, когда речь идет о государственной тайне, эти говнюки могут наговорить все что угодно. Проверить все равно нельзя.
— Но мы же не позволим им так легко отделаться?
— А что ты можешь предпринять, Ирис? Колодец они замуровали, и будь уверена, глаз с него не спустят. Кому нам жаловаться? Считается, что квадраты Виллара не у меня! Нас обложили, Ирис.
— Ты вернешь им страницы?
Ари покачал головой:
— Еще чего, не дождутся!
— А клад? — спросил Залевски. — Что с ним делать?
Улыбнувшись, Маккензи почесал голову:
— Какой такой клад? В глаза не видел никакого клада. Там был только коридор.
Телохранитель улыбнулся в ответ.
— А самое обидное то, что мы, вероятно, никогда не узнаем, что было в конце туннеля. Если там что-то есть, они нам этого никогда не скажут, а если ничего нет и они нам об этом скажут, разве мы им поверим?
— А что там, по-твоему?
Ари обернулся к скверу Вивиани. В сумерках все еще виднелась церковная башенка.
— Не знаю, Ирис.
— А ты как думаешь? — настаивала она.
— Нам все равно этого никогда не узнать, так что думай, что хочешь.
— Но ты-то сам что думаешь?
— Может, стоит довериться старому доброму принципу бритвы Оккама. Выбрать самую простую гипотезу…
Ирис сжала его локоть.
— Пусть будет бритва Оккама, — улыбнулась она.
Покрытые снегом, они направились к машине Ари.
— Вас подбросить?
— Я на машине, — сказал Залевски.
— Я тоже.
— Тогда до свидания?
Телохранитель пожал плечами:
— Полагаю, мы скоро увидимся. Я собираюсь взять короткий отпуск, а вы?
Маккензи дружески хлопнул его по плечу:
— Вы парень что надо, Кшиштоф. Спасибо за все.
Тот крепко пожал ему руку:
— До свидания, Ари. Берегите себя.
Попрощавшись с Ирис, поляк ушел.
— Ты в порядке, Ари?
— Да-да.
— Ты сейчас куда?
Аналитик задумался.
— Наверное, навещу отца.
— В такое время?
— У него бессонница. Это его не побеспокоит, а мне пойдет на пользу.
— Уверен?
— Да. Поезжай домой, Ирис. На днях мы все обсудим.
— О'кей, как скажешь.
Она поцеловала его в щеку.
— Спасибо за все, — сказал Ари, садясь в машину. — И что бы я без тебя делал?
— Наломал бы еще больше дров, конечно.
Подмигнув, она растворилась в снежной ночи.
Джек Маккензи не открыл дверь, когда его сын нажал кнопку звонка.
К счастью, у Ари был дубликат ключей, и, встревоженный, он вошел в квартирку в специализированном заведении у Порт-де-Баньоле. В гостиной работал телевизор, но отца там не оказалось. У Ари сжалось сердце, и он бросился в спальню. В памяти всплыли слова Ламии: «Вчера моя мать скончалась, Ари. А как поживает ваш отец?»
Он рывком распахнул дверь.
Бледный Джек Маккензи лежал на кровати и при виде сына медленно поднял руку.
Аналитик облегченно вздохнул:
— Я… Папа, я тебя разбудил? Ты спал?
— Нет. Я двойственный, — пробормотал старик, уставившись в пустоту.
Ари пододвинул стул поближе к кровати и сел рядом с отцом. Глаза у Джека Маккензи запали и покраснели.
— Я закончил расследование, папа. И нашел убийцу твоего друга Поля Казо. Это сделала женщина. Теперь она мертва. Я хотел, чтобы ты знал.
— Люди с тяжелыми психическими расстройствами нашего типа лишены пола.
Ари положил руку на лоб отцу, чтобы проверить, нет ли у того жара. Как будто бы все нормально. Он просто ослаб.
— Разумеется, в мое отсутствие кому-то придется кормить моих единорогов, — продолжал старик. — Теперь у меня их сотня.
Ари погладил отца по щеке, потом встал и помыл на кухне посуду. В квартире царил беспорядок. Похоже, у Джека ухудшение. Вероятно, на нем сказалось продолжительное отсутствие сына. Как всегда, Ари невольно чувствовал себя виноватым. Он вернулся в спальню с бокалом виски в руках.
— Выпьешь чего-нибудь, папа?
— Нет, сегодня холодно. Присядь, Ари. Не мельтеши все время. Меня это утомляет.
Ари снова сел рядом с кроватью. Он вынул пачку «Честерфилда» и предложил отцу сигарету. Дрожащими пальцами старик сунул ее в рот. Ари дал ему прикурить, закурил сам и откинулся на спинку стула.
— Ты неважно выглядишь, сынок. Все из-за этой девушки? Той, что работает в книжном?
Ари не ответил. Еще входя в квартиру, он мог бы поспорить, что отец, как всегда, рано или поздно вернется к этой теме.
— Ты подарил ей орхидеи, сказал, что любишь ее, но ничего не вышло, верно? Она тебя не любит.
— Все немного сложнее, папа.
— Тогда ты сам ее не любишь?
— Люблю! Я же говорю, все немного сложнее, папа.
— Думаешь, сумасшедшему старику вроде меня тебя не понять, верно?
Ари пожал плечами. Он и вправду не был уверен, что отец в состоянии разобраться в его сердечных делах. Надолго сосредоточиться, чтобы все понять и проанализировать. К тому же Ари сомневался, что сам все понимает правильно…
И все же, помолчав, он испытал потребность довериться отцу.
— Много лет, папа, я считал, что должен научиться жить один. Мамы не стало, Поля не стало, а когда-нибудь не станет и тебя. Мне надо привыкнуть. Ничто не тревожит меня больше, чем это, папа. Одиночество. Но иногда я думаю: вдруг я не прав? Вдруг на самом деле мне труднее не научиться жить одному, а наоборот, перестать жить одному. Научиться жить с кем-то. Я думаю, на самом деле это куда труднее, а я не знаю, справлюсь ли. Вот так.
— Ты боишься связать себя обязательствами? Может, она не та, кто тебе нужен, Ари.
— Нет, папа, нет. Она та, кто мне нужен. Никого лучше ее у меня не было и не будет. Она безупречна. Красивая, изумительно красивая, нежная, забавная, умная, сильная. У нее есть голова на плечах, но она способна ее потерять. Она трогательная, хрупкая и в то же время сильная…
— Тогда скажи ей, что ты ее любишь, и будь с ней.
— Я не уверен, готова ли она это услышать. Я ее очень разочаровал.