Едва оказавшись снаружи, я снова бросился бежать — сам не знаю, откуда силы взялись. Я перепрыгнул через бетонную ограду и помчался в сторону центра. Обернувшись, увидел, как «гольф» резко рванул с места, проехал на красный свет и двинулся ко мне. Полицейский засвистел. Машина остановилась. Один из них бросился за мной. Больше я не стал смотреть. Надо было бежать.
Я выскочил на авеню Малакофф. На тротуарах было полно народу. Растолкав кучку зевак, я помчался дальше: в спину мне полетели проклятия. Улица все больше забирала вверх, но я не сбавил шаг. Сжав кулаки, при каждом рывке пытаясь справиться с дыханием, я несся к авеню Фош. Посреди этих шикарных кварталов я напоминал буйно помешанного. Пожилые дамы в длинных манто и с маленькими собачками на руках с оскорбленным видом уступали мне дорогу.
Добравшись до магистрали, ведущей к Триумфальной арке, я побежал вдоль насыпной площадки, перепрыгнул через низкое ограждение, пересек зеленый холмик, где прогуливались туристы в летней одежде. Перебегая через широкую улицу, я не остановился ни на секунду. Резко затормозила машина. Увернувшись от нее, я бросился дальше. Я не решался обернуться, но чувствовал своего преследователя позади, угадывал его лицо и его решимость. Он ни за что не остановится, в этом я был уверен. И я продолжал бежать куда глаза глядят.
Оказавшись на другой стороне, я свернул на первую же улицу. И тогда я их услышал. Визг шин, резкий рывок вперед. Я оглянулся через плечо. Это был «гольф». Второму типу удалось догнать меня на машине. Он подсадил своего напарника и рванул прямо в мою сторону.
Я бросился к противоположному тротуару, поуже. И прежде, чем оказался на мостовой, увидел, как машина мчится прямо на меня. В ужасе я отскочил в сторону и оказался на капоте «мерседеса», а затем навзничь свалился на землю. Я вскрикнул от боли. Услышал, как открывается дверца «гольфа». Тут же вскочил и бросился бежать. Люди на тротуарах закричали. И оба моих преследователя, воссоединившись, тоже вопили мне вслед:
— Остановите его!
Я пересек проспект и чуть подальше свернул налево в переулок. Я несся изо всех сил, и у меня их оставалось больше, чем можно себе представить. Как будто я снова превзошел самого себя, нашел скрытые ресурсы. Возможно, прилив адреналина. Дважды я поспешно сворачивал в переулки, то направо, то налево. Это был единственный способ сбить их со следа. И каждый раз надеялся, что они не видели, куда я свернул. Но так не могло продолжаться бесконечно. Я бы не смог пересечь весь Париж в таком бешеном темпе.
В эту минуту я заметил в небольшом пассаже, прямо посреди тротуара, странное каменное строение в виде ротонды, увенчанное куполом с фонарем.
Я оглянулся. Парочки не видно. Значит, я вне их поля зрения. Может, укрыться в каком-нибудь здании? Возможно, так мне удастся ускользнуть от них. Или наоборот, я рискую оказаться в ловушке… Я решил попытать счастья и бросился к дверям странного сооружения.
Заперто, само собой. Старая ржавая дверь, наполовину выломанная, желтоватого цвета, а на ней — полустертая надпись: «Каменоломни. Не входить, опасно». Никакой ручки, только небольшая скважина. Я с силой толкнул дверь. Разумеется, она не открылась. Время поджимало. Если я не потороплюсь, те типы появятся в конце улицы и увидят, как я вхожу в это бесполезное укрытие. Я изо всех сил ударил ногой. Дверь устояла. Я не сдавался: косяк так проржавел, что дверь наверняка можно выломать. Сделал глубокий вдох и ударил снова. Потом еще раз. Старая дверь поддалась. Я бросился внутрь.
Я оказался в полной темноте. Подождал минуту, пока выровнялось дыхание. Вскоре я услышал топот преследователей, бежавших в эту сторону. Сжав зубы, я замер. Звук шагов раздавался все ближе и ближе. Я сглотнул слюну. Нас разделяло всего несколько метров. Не шуметь. И надеяться. На какой глупый риск я пошел! Сам себя загнал в тупик! Однако, когда я уже перестал в это верить, я вдруг понял, что они не заметили, как я сюда вошел. Их шаги стихли на другом конце улицы. Я облегченно вздохнул. Теперь я был спокоен. Во всяком случае, пока.
Медленно я вытащил из кармана зажигалку «Зиппо». Зажег ее. Пространство вокруг постепенно осветилось. Я с удивлением обнаружил, что скрывалось в этой чудной будке: винтовая лестница спускалась в самое сердце Парижа.
Дневник, запись № 107: солипсизм.
Сон — доказательство того, что, если понадобится, наш мозг способен создавать ощущения, похожие на определенную реальность. Бывают кошмары, от которых просто разит реальностью. Словом, наш мозг иной раз бывает на редкость коварным имитатором жизни.
Так что нередко во мне рождается странная уверенность, что мое «я», мое сознание представляет собой единственную подлинную реальность. Это не проявление эгоцентризма, а страх, что другие и весь внешний мир — всего лишь ложные представления, порожденные моим сознанием.
В сущности, я могу действительно познать лишь свой собственный ум и то, что он содержит; и только о них мне известно, что они существуют.
У этого есть имя. Здесь я тоже, ради самоуспокоения, сверился со словарями. Чтобы узнать, один ли я верю, что я один. В действительности нас много.
Сначала в «Пти-Робере»…
Солипсизм: м. р. (от лат. solus — единственный и ipse — сам). Философ. теория, в соответствии с которой для мыслящего индивида не существует иной реальности, чем он сам.
А потом — все в том же философском словаре Армана Колена.
Солипсизм: доктрина, которая никогда не пользовалась значительной поддержкой, характеризующаяся признанием собственного индивидуального сознания в качестве единственно несомненной реальности. Этот термин, всегда уничижительный, часто употребляется для обозначения крайней формы идеализма. Витгенштейн в своем «Tractatus logicophilosophicus» подчеркивает парадоксальность солипсизма, который при последовательном применении совпадает с чистым реализмом.
Надо почитать Витгенштейна. Но не знаю, пойму ли я. Мне и название-то трудно понять.
Воздух был горячим. Горячим и влажным. При тусклом свете зажигалки я осторожно спускался по старым металлическим ступенькам. Там, где я проходил, высвечивались стены из белого камня. Они были покрыты надписями, исчерканы трещинами, там и сям из них торчали куски заржавленного железа. Лестница спускалась прямо в темные глубины Парижа. Ступеньки терялась во мраке. Я припомнил табличку на двери. Ну конечно, я попал в древние каменоломни Шайо! Катакомбы.
Я заколебался. Разумно ли туда спускаться? У меня нет карманного фонарика, а я не раз слышал, что в подземных галереях столицы легко заблудиться. Но есть ли у меня выбор? Я был почти уверен, что мои преследователи все еще бродят по кварталу. В конце концов они вернутся назад в поисках места, где я спрятался. О том, чтобы выйти наружу, не может быть и речи. Значит, выбора нет. Придется спуститься туда, в эту черную яму. Это, несомненно, лучшее из всех возможных укрытий. Не самое обнадеживающее, но самое надежное.