— Я позвоню вам, чтобы узнать…
Он не дал ей закончить фразу и громко, чтобы слышала дочь, произнес:
— Я сам позвоню вам. Ваш заказ интересен. Понимаю, что ответ нужен немедленно, и я постараюсь дать его как можно быстрее.
— Я тоже выхожу, папа, — сказала Ева.
Юрек открыл дверь, поцеловал руку Мерилен и помахал дочери.
Женщины вышли. Юрек некоторое время постоял на пороге, раздумывая, и вернулся в гостиную. Его взгляд упал на стойку, где лежало оружие. Стволы пяти ружей грозно сверкали.
Контатти был в темном элегантном костюме, в руке держал «дипломат». Он вышел из служебного входа, с большим почтением сопровождаемый привратником. Как раз в это время подъехала машина, за рулем которой была Мерилен.
— А вот и мисс Ванниш, — сказал Контатти. — Благодарю вас. До свидания.
— До свидания, мистер.
Привратник удалился, а Контатти сделал знак Мерилен оставаться в машине.
— Не подвезете меня?
— Пожалуйста, — сухо ответила она и подождала, пока он сядет и закроет дверцу. — Куда поедем?
— Туда, где пьют, — сказал Контатти. Он явно был в отличном настроении. — Уже сгущаются сумерки. Я посоветовал бы какое-нибудь очень оживленное место, где много туристов, которые любуются прекрасными фонтанами, старинными зданиями, скульптурами.
— Вы не находите, что с вашей стороны весьма неосторожно показываться на людях, тем более здесь, в посольстве?
Контатти притворился, будто удивлен.
— Как? Вы считаете, меня могут узнать? — Он потрогал свой нос, как бы обеспокоенный. — Вы правы. Забыл надеть фальшивый нос!
Мерилен не рассмеялась.
— Оставьте. Лучше объясните, как вы узнали, что я у Рудинского. Выходит, за мной установлена слежка?
— Нет-нет. Просто интуиция.
— Отличная интуиция. Вы даже время угадали.
— В нашем деле погибнешь, если не будет хоть немножко везения.
— Ну еще бы… — Мерилен прибавила скорость. — Случай правит миром.
— И прежде всего секретными службами.
Пока «ланча» отъезжала от посольства, из боковой улочки появился «мерседес» Шабе и последовал за ней, держась на расстоянии.
На большой римской площади, украшенной скульптурами в стиле барокко, было многолюдно, потому что стояла прекрасная погода, и кое-кто даже был одет по-летнему легко. Особенно много собралось тут молодежи, причем немало из них было на мотоциклах. Шум двигателей даже заглушал звуки небольшого оркестра, игравшего возле веранды большого открытого кафе.
Контатти выбрал столик в первом ряду. Отодвинул стул для Мерилен и сел сам, поставив на край столика свой «дипломат».
— Я бы не выставляла его на всеобщее обозрение, — заметила Мерилен.
— Почему?
— Потому что тут слишком много щипачей. На римском жаргоне «щипач» — это вор, который вырывает у вас сумку, проезжая мимо на мотоцикле. — Она указала на оживленное движение на площади. — Видите вон тех парней? Одно движение, и все — вашего «дипломата» и след простыл.
— Но только не моего. У меня опыт, я хитер, я англичанин.
Мерилен взяла свою довольно большую сумку в виде мешка с затягивающимся шнуром и на всякий случай положила себе на колени.
— Конечно, — сказала она, — это было бы очень здорово, если бы какой-нибудь римский щипач посмеялся над знаменитой английской разведкой!
— Этого не может быть. У нас тысячи глаз.
— Ладно. Я вас предупредила.
Подошел официант. Контатти заказал два мартини и посоветовал:
— Говорите не так громко, чтобы не беспокоить наших соседей.
— Я все меньше понимаю вас. В машине, когда мы были одни, вы все время старались уйти от разговора, а тут, среди людей, хотите говорить о чрезвычайно деликатных вещах.
С этими словами она опустила руку в сумку, нащупала магнитофон и включила его.
— Вы прекрасно знаете, что в толпе мы, как нигде, одиноки, — с улыбкой возразил Контатти. — Я уже говорил вам, что у вас весьма условное, даже неверное представление о нашей профессии. Мы самые обычные люди…
— И искренние, не так ли? Ладно, я тоже искренняя. Сдаюсь.
Контатти посторонился, чтобы официант мог поставить на стол поднос, но продолжал говорить, не обращая внимания на его присутствие:
— Вы хотите сказать, что мы играем с самыми святыми чувствами человека. Пока мы ехали в машине, вы уже сразили меня своим бурным протестом и возмущением… — Он улыбкой поблагодарил официанта и оплатил счет. — Да, я признаю, это мы взяли девочку… — Официант отошел, качая головой и неодобрительно глядя на него. — А теперь послушайте меня. Человек, о котором идет речь, поволнуется еще день или два, но его дочь ничем не рискует, и мы сумеем возместить ему ущерб по справедливости. Мы используем предосудительные методы, что верно, то верно, но это действительно необходимое решение, поверьте мне.
И тут Контатти заметил в переулке фигуру Шабе. В переулке, где парковка была запрещена.
— Это нелепо, — возразила Мерилен, нисколько не убежденная словами Контатти. — Не могу поверить, что вам пришлось прибегнуть к таком гадкому и подлому шантажу, чтобы совершить… убийство.
— Нет, всего лишь акцию холодной войны, если выражаться более корректно.
— Акцию, которую любой ваш агент мог бы совершить лучше и хоть с каким-то оправданием.
— Это необходимо сделать завтра. И у нас нет времени искать подходящего человека.
— А он как раз то, что вам нужно? Отчего бы это? Вы ведь можете ангажировать любого профессионального киллера. Их в этой стране достаточно.
Контатти разочарованно покачал головой:
— Мерилен, вы рассуждаете неправильно. В данных условиях и в присутствии вашего друга Уэйна и его людей тот, кто совершит эту акцию, не сможет спастись. Его схватят и осудят на пожизненное заключение или быстренько выпроводят из страны. Как же вы можете требовать, чтобы наш человек или какой-нибудь профессиональный киллер пошел на такую самоубийственную операцию. К сожалению, мы не в Японии — у нас нет камикадзе.
У Мерилен от ужаса расширились глаза.
— Значит, вы решили пожертвовать ни в чем не повинным человеком?!
— Вы правильно заметили — ни в чем не повинным. Подумайте как следует. Вы ведь не глупы…
Она растерялась. Контатти взглянул на нее и снова осмотрел площадь. Шабе исчез.
— Кажется, я начинаю понимать, — сказала Мерилен. — Когда… когда Рудинский будет схвачен, то станет известно, что его шантажировали, что он вынужден был убить, что он вовсе не участник заговора, а скорее его жертва.