Дина после декрета пошла зарабатывать. Ясное дело, она больше не работала танцовщицей гоу-гоу в ночных клубах. За необычную яркую внешность девушку взяли в дорогую гостиницу, посадили на рецепшен. Из-за поразительной красоты сотрудницы местное начальство закрыло глаза на то, что Дина не знает английский. Правда, управляющий велел ей записаться на курсы и освоить самые необходимые фразы.
Антонина Федоровна служила научным сотрудником в музее, Илья сидел в НИИ и получал не особо большой оклад. Лошадью, тащившей воз финансовых проблем семьи, оказалась Дина. У молодой матери практически не оставалось свободного времени, сутки она сидела в гостинице, потом прибегала домой и уносилась на занятия, а еще требовалось убрать квартиру, постирать, купить продукты.
Невестка Войтюк оказалась умненькой, старательной и абсолютно равнодушной к знакам внимания, которые ей оказывали мужчины. Мало кто из постояльцев отеля не пытался соблазнить красавицу, но Дина очень любила Илью, делала вид, что не понимает намеков, и умела так отказать мужчинам, что те не злились. Управляющий взял на заметку положительную сотрудницу, Дине регулярно повышали зарплату.
Первое время после появления на свет младенца Антонина Федоровна, Илья и невестка жонглировали Асей, передавали ее из рук в руки, но потом им стало понятно: либо надо нанимать няню, либо кому-то придется уволиться с работы и вплотную заняться девочкой. Илья не собирался покидать НИИ, без оклада Дины семья могла умереть с голоду, на амбразуру легла грудью Антонина Федоровна. Дама спешно оформила пенсию и посвятила себя Асеньке, ее поступок будто бы свидетельствовал о глубокой любви к внучке. Но подождите восхищаться.
Илья обожал Асю. То, что девочку никак нельзя была назвать красавицей и умницей, отца не смущало. После рождения дочери он разделил окружающих на два лагеря: те, кто любит Асю, и все остальные, последних Илюша вычеркивал из своей жизни навсегда. Когда лучший друг Ильи Роберт Крамов воскликнул:
– Ася хромает, ее надо срочно показать ортопеду, – Илья молча открыл входную дверь и приказал приятелю, с которым десять лет сидел за одной партой:
– Убирайся.
– Я не хотел никого обидеть, – опомнился Роберт, – всего-то акцентировал твое внимание на проблеме, посмотри правде в глаза, Ася – инвалид.
– Убирайся, – повторил Илья, – и больше к нам не приходи, никогда!
Ни Дина, ни Антонина Федоровна тоже не имели права усомниться в красоте и талантах Аси. Уж на что Илюша обожал мать, во всем ей подчинялся, исполнял любые ее капризы, но когда та опрометчиво обронила: «Ася, наверное, не сможет самостоятельно есть, у нее правая рука плохо развита», – почтительный сын вскочил с места и заорал: «Молчать! Она лучшая! Еще одно плохое слово о девочке, и я за себя не ручаюсь!»
Антонина испугалась и сделала нужные выводы: теперь она расхваливала внучку на все лады, а день, когда Ася смогла самостоятельно включить свет в комнате, бабушка превратила в семейный праздник.
Несмотря на успехи Дины в области гостиничного сервиса, материальное положение семьи оставалось сложным. Илья требовал, чтобы Асю одевали как маленькую принцессу и покупали ей дорогие игрушки.
– Моя дочь никогда не будет нуждаться, – гордо заявлял папаша, – у нее должно быть только самое лучшее.
Может, это было и неплохим желанием, но деньги на наряды, фрукты, кукол, врачей и прочее добывала Дина, которая давным-давно из щадящего режима работы (сутки на рецепшен, двое дома) перешла на экстремальный: семьдесят два часа за стойкой – двадцать четыре на восстановление сил. Спать в отеле приходилось урывками, зато денег стало в несколько раз больше, а управляющий всем ставил Войтюк в пример.
В мае Римма вышла на балкон, чтобы повесить белье, перегнулась через перила и увидела Антонину Федоровну с внучкой, девочка была разодета, как кинозвезда на красной дорожке перед вручением «Оскара».
– Помаши папе ручкой, – сюсюкала Антонина.
Асечка сделала пару неловких движений.
Илья поцеловал дочь и ушел. Девочка попыталась побежать за ним, упала и зарыдала. Отец уже завернул за угол, он не видел, какие события разворачивались в пустом дворе. Антонина рывком поставила внучку на ноги и со злостью шлепнула, Ася замолчала. Бабка подвела девочку к высокой скамейке, усадила и приказала ей, как собаке:
– Сидеть!
Ася замерла.
Римма вешала на веревку бесчисленное количество детских колготок и спустя короткое время услышала рев, она посмотрела вниз. Антонина волокла за руку вопящую Асю, та не хотела идти в подъезд, упиралась, но бабка упорно тащила капризулю. Почти у самой двери Войтюк не сдержалась и наподдала внучке с такой силой, что та упала на колени. Телесное наказание подействовало на плаксу парадоксальным образом. Как правило, после рукоприкладства малыши начинают орать еще громче, но Ася живо замолчала, кое-как встала и поплелась домой, не издав больше ни звука.
– Правда, странно? – спросила у меня Римма.
– Только не для ребенка, который приучен к тумакам, – мрачно ответила я, – если тебе постоянно достаются колотушки, быстро просекаешь простую истину: довела взрослого до раздачи зуботычин, немедленно замолчи, вторая оплеуха, как правило, оказывается крепче первой, третья еще больнее. Похоже, бабушка втихаря поколачивала Асю.
– И я о том же подумала, – кивнула Римма.
– Ты сказала о своих наблюдениях Дине?
– Намекнула, аккуратненько так спросила: «Тебе не кажется, что Антонина строга с Асей?» – а Дина ответила: «Если девочку сейчас не воспитать, потом с ней будет не совладать. Может, Антонина Федоровна когда Асю и накажет, так ведь не со зла!» Но мне показалось, что бабка именно со злостью орудовала, – сказала Римма, – знаешь, Ася у них очень вовремя умерла.
Я поежилась.
– Ты говоришь ужасные вещи.
Римма оперлась грудью о стол.