– Дегтярный переулок, – Назар сразу же начал диктовать адрес.
Я обрадовалась, далеко ехать не придется, это совсем близко от того места, где расположен бункер.
Быть начальником охраны в коммерческом успешном банке, похоже, выгодно. У Назара нереально большая зарплата, раз он может позволить себе квартиру в самом центре Москвы, в старинном доме, где недавно сделали шикарный ремонт. И апартаменты Назара занимают весь этаж, на лестничной клетке только одна входная дверь.
Я позвонила и безо всяких вопросов была впущена в темную прихожую. Пришлось попросить:
– Зажги свет и дай тапочки.
Под потолком вспыхнула люстра, я увидела спину Назара, обтянутую велюровой домашней курткой, мой компаньон по расследованию рылся в высокой ботиночнице, притулившейся у противоположной от вешалки стены.
– У меня только сорок третий размер, – сказал он.
– Сойдет, – согласилась я, – еще выдели мне полотенце, надо обязательно умыться. Обещай не падать в обморок при виде моего личика, так сказать, а-ля натурель. Гадкий Бурдюк, хоть его и превозносят, как супер-пупер-врача, ничего пока не может сделать с моей внешностью. Поверь, я не такая страшная, просто совершила одну малюсенькую глупость и заработала аллергию.
Хозяин обернулся, я ахнула.
– Вы? Что вы здесь делаете?
Профессор Емельянов поставил передо мной клетчатые тапки.
– Живу с самого детства, эта квартира некогда принадлежала моим родителям.
Я прислонилась к вешалке.
– А где Назар?
Бурдюк пожал плечами.
– Он кто?
Я плюхнулась на пуфик, обитый темно-бордовым бархатом.
– Ничего не понимаю. Я позвонила Назару, попросила его приютить меня на одну ночь, а попала к вам.
Емельянов засмеялся.
– Вы мне звякнули, наверное, случайно перепутали номера в книжке.
– Простите, – расстроилась я, – сейчас уйду.
Бурдюк погрозил мне пальцем:
– Ну уж нет! Для начала предлагаю скрепить наши дружеские отношения переходом на «ты». Надевай тапочки, иди в ванную, идею смыть косметику я приветствую. Могу выдать халат, но он будет тебе здорово велик.
Мне неожиданно стало весело:
– Плевать, главное, чтобы он был теплым, я замерзла до озноба.
Профессор притащил безразмерное одеяние из коричневого велюра, я привела себя в порядок, пришла на кухню, получила кружку чая и пару бутербродов. Процесс чаепития затянулся, мы увлеклись беседой, но в конце концов я опомнилась:
– Тебе завтра на работу.
– У меня не операционный день, – отмахнулся Бурдюк, но я все равно поднялась. – Гостевая спальня имеет небольшой изъян, – пояснил Емельянов, впуская нежданную гостью в комнату, – из родственников у меня осталась тетушка, которая на склоне лет увлеклась фотографией. Между нами говоря, работы у нее странноватые, лучшие, с ее точки зрения, она дарит мне. А я пристраиваю их на стены в малопосещаемом помещении: если их не повесить, тетя обидится.
Я мерно кивала в такт словам Бурдюка. Наплевать, что снимает пожилая дама, я не буду зажигать верхний свет, бухнусь под одеяло и провалюсь в вожделенный сон.
Утром меня разбудило солнце, бившее прямо в глаза. В первую секунду я подумала, что лежу в своей кровати в Ложкине, и удивилась, почему нет штор. Затем вспомнила про бункер и поразилась еще больше: под землю ярким лучам не пробиться. И лишь спустя минуту я сообразила, что провела ночь в гостях у Бурдюка.
Я села на не очень просторной кровати и начала изучать интерьер. Ничего примечательного я не увидела. Емельянов – поклонник классических дубовых шкафов, таджикских ковров и всевозможных козеток. Из общей картины выбиваются лишь очень странные фото на стенах. На них запечатлены коробки, из-под которых торчат руки и ноги, тетушка Емельянова оказалась адептом современного искусства, она не запечатлевала милых щенков, шаловливых котят и улыбчивых младенцев. Дама укладывала натурщиков на пол, засыпала их разноцветными картонками, просила выставить наружу конечности и снимала эти странные конструкции. Я медленно натянула на себя джемпер. Руки, ноги, фото… Неожиданно мне вспомнился снимок с места происшествия в «Комобанке», наши с Настей ноги, торчащие из-под стола. Потом вдруг на ум пришла другая диспозиция, теперь видны лишь руки Куваевой, а я нахожусь целиком в укрытии.
В дверь спальни постучали.
– Даша, будешь кофе? – спросил Бурдюк. – Я уже сварил.
Я хотела ответить: «С удовольствием», запах арабики добрался до моего носа, и я с наслаждением втянула в себя аромат. Ну почему ни один из великих парфюмерных домов не додумался создать туалетную воду на основе кофейных зерен? Зачем выбрасывать на рынок ужас вроде «Голубого эха любви»?
Я замерла на месте. Запах! «Голубое эхо любви». Кассирша с фингалом под глазом. Ее зовут Лариса Рожкова, она беззастенчиво обманывает покупателей. Настя Куваева не имеет никакого отношения к Владимиру и Зине, они вовсе не два идиота, решившие не разговаривать друг с другом, снимки с места происшествия, руки, ноги, покушение на Асю Войтюк, папарацци за фикусом, газета «Рекорд»… В одну секунду в моей голове сложилась яркая картинка. Я кинулась в прихожую.
– А кофе? – удивился врач, выглядывая в коридор.
– Потом, – на ходу крикнула я, сдирая с вешалки куртку, – некогда, прости, Бурдюк.
– Ты куда? – не успокаивался Емельянов. – Эй, что там у тебя на спине болтается?
Но мне было не до объяснений.
Забыв сказать гостеприимному профессору «спасибо», я выбежала во двор, завела машину и понеслась в «Комобанк». Назар занимал кабинет на том же этаже, где и управляющий. Я бежала по красному ковру, изредка навстречу попадались банковские служащие: мужчины в костюмах и галстуках и женщины в строгих платьях или элегантных комплектах: юбка-пиджак-шелковая блузка. Все они вежливо здоровались, потом замирали у стен и провожали меня изумленным взглядом. Еще вчера столь странная реакция клерков могла меня раздосадовать, но сегодня я не имела ни малейшего желания отвлекаться на ерунду, неслась вперед, держа в руках куртку, которую сняла, войдя в банк.
– Что случилось? – с тревогой спросил Назар, увидев меня на пороге. – Ты позвонила, ничего толком не объяснила.
Я упала в кресло.
– Немедленно попроси фирму «Федра» прислать тебе фото Насти Куваевой, а заодно поинтересуйся, где их курьер.