– Ну, в принципе да, – подтвердил Тимофей Андреевич. – Поймите: Ирочка жила под дамокловым мечом. Сегодня ее спасут, завтра тоже, а через месяц ей станет плохо по дороге из школы домой, и все. Вшить ей кардиостимулятор мы не могли, имелись стойкие противопоказания.
– Спасибо, – протянула я. – Вы же не откажетесь дать официальную справку о состоянии здоровья Поповой?
– С удовольствием помогу следствию, – воскликнул Брюсов.
Слова «с удовольствием» не очень подходят к сложившейся ситуации, но я знаю, что многие врачи отгораживаются от пациентов стеной, не разрешают себе испытывать эмоции, когда больного увозят в морг. Не стоит осуждать подобное поведение, доктор пытается сохранить собственное психическое здоровье. Нужно аккуратно закруглить беседу.
– Огромное спасибо за помощь. Вероятно, выписка из истории болезни не понадобится, мы вас более не побеспокоим. Прозектор обнаружит патологию.
– Ничего он не увидит! – воскликнул Брюсов.
– Вскрытие не оставляет тайн, – мрачно буркнула я.
Тимофей Андреевич издал странный звук, похожий то ли на кашель, то ли на чихание.
– Виола Ленинидовна, представьте себе медный шнур, абсолютно целый, по нему течет ток к лампе. Что случится, если подача электричества прекратится? Свет потухнет, но проводка-то останется исправной. Сердце Иры, ее сосуды не имели патологии, девочке сделали много исследований и не выявили никаких отклонений.
– Так от чего основная мышца переставала качать кровь? – изумилась я.
– Нет ответа, – грустно констатировал Брюсов. – Медицина в случае Поповой оказалась бессильна. Да, Элеонора Сергеевна? Заходите, присаживайтесь. Извините, у нас запланировано небольшое совещание.
– До свидания, – тихо произнесла я.
– Ну, в моем случае лучше сказать – прощайте! Надеюсь, вам никогда не понадобится консультация кардиолога, – завершил беседу Брюсов.
Я осталась сидеть с мобильным в руке. Ира Попова страдала неизлечимым заболеванием, а по внешнему виду девочка казалась здоровой. Она не выглядела изможденной, обладала хорошим аппетитом: сидя за столом, Ира помалкивала, но обильно накладывала еду на свою тарелку. Неразговорчивость ее происходила от стеснительности – девочку-сироту пригласили в компанию взрослых, было от чего смутиться и прикусить язык, а вот желание вкусно поесть Ира маскировать не стала. Думаю, в приюте, даже очень хорошем, подают к столу очень простые кушанья. Кстати, Светлана тоже постаралась отведать от каждого блюда.
Тишину на палубе нарушили тяжелые шаги, из коридора выплыла полная, одышливо сопящая тетка лет пятидесяти. На голове у нее красовался белый колпак, дородное тело укутывал белый же халат, расходившийся на мощной груди. Несмотря на поразительно теплый сентябрь, толстуха натянула плотные колготки. Вероятно, она прятала за темно-коричневым эластиком выпирающие вены.
– Какой воздух! – бесцеремонно завела разговор женщина.
– Замечательный, – вежливо поддержала я беседу.
Бабенка взбила кончиками пальцев ярко-оранжевую челку и продолжила:
– Не сравнить с Москвой. Ухожу в рейс и думаю: может, продать к черту комнату в столице и купить дом в каком-нибудь Панове? Ни смога, ни пробок, ни толпы, ни метро! А затем вернусь в город и понимаю: помру в деревне со скуки. Вот так и катаюсь по воде, понять не могу, чего хочу!
– Людям свойственны колебания, – кивнула я, вставая. – Извините, пойду, почитаю в каюте.
– Вилка, ты меня не узнала? – неожиданно жалобно произнесла толстуха. – Я Маргарита.
Я еще раз окинула взглядом повариху, но в голове не родилось ни малейшего воспоминания.
– Маргарита? Что-то зрение меня подводить стало, очки пора заказывать. Мы встречались?
Незнакомка сняла колпак, взъерошила плохо покрашенные, испорченные химической завивкой волосы и предприняла новую попытку:
– А так?
Я испытывала неудобство. Тетенька явно предполагает, что сейчас с воплем: «Риточка! Какая радость!» – я повисну у нее на шее.
– Я совсем постарела, – горько подытожила толстуха, – а ты осталась прежней. Пластику делала, липосакцию проходила? Ты с деньгами, можешь себе это позволить.
Я начала раздражаться. Если когда-то я и сталкивалась мимолетно с дамой, это еще не повод для выливания глупостей на мою голову.
– Хорошие книжки пишешь, – бурчала Маргарита. – Я все читала!
По моему лицу разлилась заученная улыбка. На судне нашлась фанатка Арины Виоловой! Видимо, когда-то Маргарита получила от меня автограф и сейчас уверена, что я ее помню! Своего читателя нельзя обижать!
– Маргариточка, – защебетала я, – не исключаю для себя возможности обратиться в будущем к пластическому хирургу. Очень хорошо, что теперь люди могут подправить свое лицо, отшлифовать морщины или увеличить грудь. Но я пока слишком молода для подтяжек и ботокса. Липосакция же мне не нужна, мой вес не меняется с юности!
– Везет тебе, – с хорошо различимой завистью прогундела расплывшаяся особа. – И туфельки у тебя классные, и платье, и мужика симпатичного отхватила. На сколько он тебя младше?
Даже фанатам не разрешается в грязных ботинках лезть в душу писательницы. Пока я подбирала подходящие выражения, чтобы не обидеть, но решительно заткнуть нахальную собеседницу, та продолжала:
– И, мне кажется, в школе ты была толще.
– Где? – растерялась я.
– Видимо, придется паспорт показывать, – уныло вещала толстуха. – И так к тебе подъезжала, и эдак, а ты не узнаешь – я Маргарита Некрасова.
Мои глаза зажмурились сами собой, потом раскрылись:
– Кто?
– Ритка Некрасова, я сидела перед тобой в классе, всегда у тебя немецкий списывала, – со слезами в голосе заканючила мадам. – Ты у нас в отличницах ходила, а я вечно двояки хватала. Права была Наталия Львовна, наша классная. Она меня после уроков оставляла и песочила: «Некрасова, возьмись за ум! Посмотри на Тараканову! Виола в жизни многого добьется. Ты же привыкнешь лениться и на дно опустишься». Да я мимо ушей ее слова пропускала, хотелось повеселиться, в кино сбегать. Стою около Наталии Львовны, глаза вниз опущу, голову повешу, типа раскаиваюсь, а сама думаю: «Ну когда она заткнется!» Только сейчас, в старости, поняла: училка мне добра хотела!