Де Пейн метнул взгляд на Майеля, который отодвинулся подальше от костра, в тень, так что теперь видны были лишь его борода и нижняя часть изборожденного морщинами насмешливого лица. Эдмунда пробрал холод, он протянул руки к огню. Рассказ Парменио пробудил в нем потаенные грешные мечтания о закутанных в покрывала красавицах, каких он видел на улицах, на рынках, а еще он вспомнил о той молодой женщине, которую захватил во время нападения на стоянку кочевников. Она прижималась к нему, шептала, что готова на все, лишь бы остаться в живых…
— Продолжай, — еле слышно проговорил он.
— А над воротами сада, — снова зашептал Парменио, — висит серебряная табличка со множеством вправленных в нее алмазов. — Рассказчик помолчал. — На ней написано: «Повелено Аллахом, Господом миров, освободить всех от цепей, да будет благословенно имя Его». Как бы то ни было, — Парменио пожал плечами, — фидаины пробуждаются от навеянного зельем сна свежими, полными сил. Они твердо уверены: испытанное ими только что будет длиться целую вечность, если исполнять повеления их владыки. А правда ли это все? — Парменио скривил губы. — Может быть, легенда, слухи, может, чей-то досужий вымысел, да только ассасины и вправду существуют. Подобно коршунам, они гнездятся на высоких скалах и сверху высматривают себе добычу, что бродит в долинах. Одна лишь тень их крыльев наводит ужас.
— А теперь наш Великий магистр захотел, чтобы мы вели с ними дела? — задумчиво произнес де Пейн.
— А почему бы и нет? — насмешливо отозвался Парменио. — Люди говорят, что у тамплиеров и ассасинов много общего.
— Быть такого не может!
— Эдмунд, но у вас действительно много общего: свой устав, беспрекословное повиновение владыке, государство в государстве, воинственность, особый взгляд на мир. Ладно, — Парменио глубоко вздохнул и поднялся на ноги. — Уверен, завтра мы с ними повстречаемся.
Утром они покинули пещеру и начали восхождение на гору Хедад. Пришлось спешиться и вести в поводу и боевых коней, и вьючных лошадок. Поначалу холод стоял такой, что де Пейну показалось: вот-вот скалы начнут трескаться. Сгустился туман, будто путников окружила целая армия духов; в нем глохли все звуки, ничего нельзя было расслышать. Время от времени раздавался громкий крик какой-то птицы — резкий, пронзительный. Один из провансальцев заподозрил, что это не птица кричит, а часовой подает сигнал своим. Другой предположил, что это какая-нибудь неприкаянная душа. Но вскоре солнце поднялось выше, рассеяло туман и ярко осветило голые скалы, поросшие лишайником, и чахлые деревца. Путники свернули за выступ скалы и остановились. На огромном валуне у самой тропы были аккуратно разложены, будто на просушку, пропитанные кровью одежды. Немного дальше к скале был накрепко привязан веревками труп, совершенно голый. Этого человека, турка, убили стрелами. Тело уже начало разлагаться, и вокруг него хлопотали стервятники. Не обращая внимания даже на идущих мимо тамплиеров, коршуны и канюки слетались к скале, взмахивая запятнанными кровью крыльями, — спешили продолжить свой пир.
— Это предупреждение, — шепотом сказал Парменио.
Пришлось им повидать и другие ужасы: черепа и кожу, брошенные в расселины скал, где теперь устроили свои гнезда птицы и ящерицы; снова и снова окровавленные одежды и тела повешенных. Они достигли входа в теснину, по обе стороны которой вздымались неприступные скалы, и через нее выбрались на зеленое, поросшее мхами плато, простиравшееся до отвесной вершины Хедада с замком ассасинов. Коварными оказались каменщики Старца: на широком карнизе у самой вершины возвели они крепость — длинную линию стен со множеством бойниц, с высокими мощными башнями и малыми башенками. Любая армия, затеявшая осаду, скоро обнаружила бы, что взять крепость невозможно. На голом, продуваемом всеми ветрами плато не много найдешь пищи людям и корма лошадям, а скала, на которой высился замок, была неприступной с любой стороны. Укрепленные главные ворота крепости отделялись от плато глубоким провалом — трещиной, прорезавшей скалы, — и перейти его можно было лишь по раскачивающемуся подвесному мостику, который при нападении можно было легко сложить или просто обрубить. И даже если бы врагам удалось преодолеть эту преграду, по ту сторону их ждали очень внушительные фортификации. По обе стороны ворот высились башни, сложенные из мощных отполированных каменных глыб; каждая башня имела не менее шестидесяти локтей в высоту и шести в ширину. [55] Дальше в обе стороны тянулась сводчатая забральная стена, [56] испещренная бойницами, поддерживаемая контрфорсами, щетинившаяся небольшими башенками. Де Пейн и его спутники, пораженные, обозревали эту вселяющую трепет обитель войны — черную, угрожающую, особенно на фоне все светлевшего голубого неба, сложенную из очень твердого камня; настоящее орлиное гнездо, надежно защищающее тех, кто находится внутри. Де Пейн оценил достоинства крепости и заключил, что взять ее не представляется возможным: Хедад могла с успехом отстоять сотня защитников. Во многих отношениях эта крепость напомнила ему замки рыцарей Храма, возведенные в таких же удаленных местах.
— Там пусто, — заметил Майель. — Будто это замок мертвецов!
Де Пейн снова всмотрелся в укрепления. Прав Майель, замок выглядел покинутым, заброшенным. Ни один язычок пламени не показался в просветах между башенками на стене. Ни фонаря, ни знамени, ни боевого вымпела. Нигде не блеснули доспехи воинов, нигде не мелькнула тень хотя бы одного часового. Тамплиеры вскочили в седла и медленно двинулись к мостику. Вдруг зловещее молчание разорвал звон цепей: за воротами опустился подъемный мост. Посланники ордена натянули поводья. Из ворот вылетел, как молния, всадник. На нем был просторный белый халат, перетянутый широким красным кушаком, на ветру развевались длинные черные кудри. Не колеблясь, всадник галопом пронесся по подвесному мосту и поскакал навстречу прибывшим. Стук подков малорослого, но быстроногого арабского скакуна, несшегося все так же галопом, походил на зловещий грохот литавр перед боем. Де Пейн слегка поворотил коня, потянулся было к рукояти меча, но всадник уже резко натянул поводья, остановившись прямо перед группой тамплиеров, украшенное бородкой лицо расплылось в улыбке. Он поклонился гостям, одновременно показывая свое искусство наездника: конь под ним пятился, поворачивался влево, вправо, и наконец, по еле слышной команде, застыл на месте. Всадник нежно погладил по взмыленной холке своего скакуна, указал рукой на де Пейна и его спутников и заговорил на беглом лингва-франка, принятом в заморском владении христиан.
— Тамплиеры, генуэзцы, благородные господа — выбирайте, что вам больше по нраву, — вы желанные гости у нас! Я — Усама, начальник стражи. От имени моего отца приветствую вас в Хедаде!
— Начальник без стражи? — спросил Майель. — Без меча и щита?
— Достопочтенный Майель, мой меч, доспехи и щит — все это прямо за твоей спиной!
Де Пейн быстро обернулся. За их спинами молча выстроилась цепь всадников в синих плащах, их головы и лица были скрыты под кольчужными капюшонами. Длинная грозная цепь воинов — рогатые луки натянуты, наконечники стрел нацелены прямо на тамплиеров. Де Пейн повернулся, откинул капюшон своего хауберка и, подъехав к Усаме, протянул ему руку.