— Не поняла? — прервала Элеонора его рассказ.
— Сестра, я говорю вам то, что знаю. Поищите в моих вещах. — И Фулькер постучал затылком по корзинам и коробам, подпиравшим его голову. — Вот, возьмите это. — Он слегка приподнялся, давая Элеоноре возможность взять две переметные сумы, связанные веревкой. — Оставьте их себе, — сказал он, задыхаясь. — И все, что в них есть. Видит Бог, мне больше некому их отдать. А теперь, сестра, я должен исповедаться…
— Кто был тот всадник, тот незнакомец?
— Не знаю. Анстрита успела рассказать мне, что побывала раньше в Утремере. Сказала также, что у нее были собственные тайны. Перед тем как я ушел, она призналась мне, что все ее нынешние беды навлек на нее сводный брат, который испортил ей жизнь. — Фулькер подавился собственной кровью. — Сестра, было темно, она была до смерти перепутана, как, впрочем, и я. Больше она не сказала ничего. К тому времени уже вовсю пылал огонь, и ее подвесили над ним. Кровь Анстриты — на моих руках, а также на руках тех, кто там был. И мы должны понести наказание. Я знаю это.
Элеонора, чтобы хоть как-то утешить Фулькера, поцеловала его в лоб, прошептала молитву «Помилуй мя, Господи», а потом взяла переметные сумы и ушла, оставив Фулькера брату Норберту, чтобы тот его исповедал.
Не успела она вернуться к Имогене, которая спала под повозкой, как послышались громкие крики и стук копыт, заставившие ее подбежать к промежутку между повозками. Это вернулись Гуго и его попутчики. Одну из повозок оттащили в сторону, и сквозь образовавшийся проем галопом проскочили всадники в сопровождении какого-то высокопоставленного командира греческой армии. Он был в придворном костюме — длинной, разукрашенной позолотой мантии, наполовину закрывавшей его сапоги. С ним явился молодой слуга в зеленом одеянии. Их немедленно окружили виконт и его командиры, и началась оживленная беседа. Элеонора поспешила присоединиться к быстро прибывающей толпе. Вызвали Жана, предводитель «Отряда нищих», и переговоры продолжились. От присутствующих Элеонора узнала, что греки напали на них потому, что была разграблена усадьба одного вельможи, а его жену и двух дочерей сначала жестоко изнасиловали, а потом повесили на стропилах собственного дома. Слуге удалось бежать, но он запомнил, как выглядели грабители и насильники, и подозрение пало на отряд Жана. Греки предъявили ультиматум: преступники должны быть опознаны и показательно казнены, в противном случае атаки будут возобновлены. Жан попытался защитить своих людей, но виконт приказал ему повиноваться, иначе его изгонят из армии крестоносцев.
Вызвали и выстроили перед повозками весь «Отряд нищих». Послышались вызывающие выкрики «Тулуза, Тулуза!», но недовольных быстро утихомирили командиры виконта, вытащив из ножен мечи. После этого Гуго, выступавший посредником, поднялся в стременах и заявил, что изнасилования и убийства не имеют никакого отношения к их благородному делу.
— К тому же, — продолжил он, — если правосудие свершится, то греки снабдят нас припасами и обеспечат нам безопасный проход к великому городу.
Снова послышались недовольные крики, но настроение людей в толпе, которая все увеличивалась, начало меняться. Мальчик-слуга спешился и в сопровождении Гуго и Бельтрана прошелся вдоль выстроенного в шеренгу «Отряда нищих». Он опознал четырех человек. Они завопили, утверждая, что невиновны, но Гуго приказал вытащить их из строя. Взяв распятие, которое подал ему Альберик, слуга поклялся на нем, что говорит правду. Судьба четырех опознанных была решена. После этого возникла еще одна перепалка между виконтом и греком. Виконт указал на Гуго. Высокопоставленный посланец кивнул в знак согласия, поклонился и, развернув коня, ускакал прочь, сопровождаемый слугой.
Четырех преступников вытолкнули вперед и поставили на колени на землю, все еще усеянную трупами и обломками оружия. К ним подошел Альберик и, наклонившись, стал отпускать приговоренным грехи. Когда он дошел до третьего, снова появились греческие всадники. Они медленно подъехали поближе, чтобы наблюдать за происходящим. Альберик закончил отпускать грехи, после чего вперед выступил Гуго с корзиной в руке. Подобно крестьянину, убирающему урожай, он сильными ударами меча аккуратно обезглавил всех четверых, и их головы отскочили и покатились как мячи. Одно за другим тела казненных упали наземь, и из них фонтаном хлынула кровь. Элеонора отвернулась. Закончив свою страшную жатву, Гуго собрал головы в корзину и, подойдя к греческим всадникам, поставил ее на землю перед ними. Потом он вернулся, вытер меч об одежду одного из казненных и спрятал его в ножны. И после этого неспешным шагом пошел к толпе франков, которая за ним наблюдала.
С началом сумерек в лагерь стали прибывать мясо, хлеб, вино и спелые фрукты. Повозки с припасами сопровождали в лагерь наемники-туркополы в развевающихся небесно-голубых накидках, белых тюрбанах и с роговыми луками, прикрепленными к седлам. Эти подношения были встречены хмурыми взглядами, однако Гуго, совершенно невозмутимый после жестокой казни, пошел поговорить с офицером наемников, который любезно согласился продемонстрировать собравшимся искусство стрельбы из лука на скаку. Взяв Элеонору за руку, Гуго наблюдал, как всадник, подъехав к большому пню, стал кружить возле него, причем конь и всадник действовали слаженно, как одно целое. Животное прекрасно чувствовало всадника, и турок, пригнувшись в седле, всаживал стрелу за стрелой в обрубок дерева.
— Вот то, что нас ожидало, — шепотом объяснил Гуго Элеоноре, а потом поднял руку и поблагодарил офицера. — Вот это — настоящий враг, а не греческие женщины и девушки. Понимаешь, они же были еще маленькими детьми, а их подвергли истязаниям, а потом изнасиловали и повесили на глазах у матери, которую заставили на все это смотреть. Будь моя воля, я бы установил для этой неорганизованной толпы суровую дисциплину. Каждого, кто осмелится поднять руку на невинных людей, следует казнить — и только так. Греки не желают с нами воевать. Они видят в нас защиту против турок. Однако это еще не все. Я принес плохие вести. — Гуго скорчил недовольную гримасу. — Наши предводители перессорились в Константинополе. Они не могут решить, кто из них возглавит армию.
— Гуго, посмотри мне в глаза.
Он повиновался.
— Скажи мне, — спросила Элеонора, подступив к брату, — почему мы здесь? Чтобы навести порядок, создать братство людей или по какой-то иной причине?
Гуго медленно вытер свое потное, грязное лицо.
— Брат мой, я задала тебе вопрос, прямой вопрос, требующий честного ответа. Мы идем за тридевять земель в Иерусалим, однако я вижу, что мы делаем это не только ради освобождения Гроба Господня и всей Святой земли. Ты, Готфрид, Альберик и Норберт — вы что-то скрываете, у вас есть какая-то тайна.
Гуго открыл было рот, собираясь ответить.
— Гуго, я знаю тебя как никто другой. Ты не умеешь лгать. Но иногда ты просто недоговариваешь, не говоришь всей правды! Как-то я просила тебя дать мне почитать поэму «Песнь о походе Карла Великого в Иерусалим». Но ты так и не дал мне ее. Что в ней такого особенного, Гуго?
Он повозил сапогом по сухой земле, а потом наклонился, снял шпоры и звякнул ими, подбросив в руке.