Элеонора и Симеон продолжили свои поиски. Иногда им приходилось закрывать и нос и рот из-за невыносимого смрада высохшей крови, гниющих внутренностей и всепроникающего запаха горелой плоти. Довольно часто попадались обгоревшие трупы, представлявшие собой сморщенные обрубки плоти. Симеон икнул, и его вырвало. Не обращая внимания на его протесты, Элеонора продолжала двигаться вперед на полусогнутых ногах. Она старалась также не обращать внимания на мертвенно-бледные лица погибших, в глазах которых застыла предсмертная агония. Лишь немногие из них выглядели умиротворенными. Добравшись до повозки, сожженной почти дотла какой-то зажигательной смесью, они наткнулись возле нее на Норберта. Он лежал на спине, и его застывшие глаза смотрели в небо. Сначала Элеоноре показалось, что он жив. Она прошептала Симеону, чтобы он поднес факел поближе, но тут же в ужасе отпрянула, прикрыв лицо рукой, когда увидела, что выпущенный из пращи камень превратил затылок монаха в кровавое месиво из костей и мозгов. Элеонора наклонилась, перекрестила Норберта и прошептала «Реквием». Потом она оглянулась. Если Норберта убило здесь, то, значит, где-то неподалеку должна находиться Имогена. Элеонора пригнулась и стала шарить вокруг повозки.
— Имогена! Имогена! — хрипло прошептала она.
А в ответ — тишина. Она уже было собралась уходить, но вдруг из тьмы впереди нее послышался негромкий свистящий шепот. Кто-то позвал ее по имени. Элеонора обогнула повозку и увидела там Имогену. Она одиноко лежала на земле. Увидев Элеонору, Имогена перевернулась набок и попыталась подползти ближе. Элеонора подобралась к ней и осторожно положила ее голову себе на колени. Имогена тяжело вздохнула. Ее волосы сбились в колтун, лицо было синюшно-бледного цвета, а на губах пузырилась кровь. Она дрожала, прижимая к боку накидку, пытаясь таким образом унять кровотечение из глубокой раны в боку.
— Элеонора, — задыхаясь, произнесла Имогена. — Послушай меня…
— Помолчи, тебе нельзя говорить…
— Нет, я все равно буду говорить, — возразила Имогена, тяжело дыша. — Пообещай мне, что похоронишь пепел моих родителей!
Элеонора кивнула.
— Похоронишь и прочитаешь молитву, ладно? — умоляла ее Имогена. — Любую молитву, хорошо? Если город падет, то сделай это где-нибудь в освященной земле в уголке тенистого сада. Если ты это сделаешь, то моя клятва будет выполнена. Обещаешь?
Элеонора попыталась успокоить ее.
— Нет! — сказала Имогена, хватая ртом воздух. — Я знаю, что скоро умру. И я рада, что уйду в мир иной. Слишком много боли, слишком много несправедливости! Меня ранил… меня ранил Бельтран. — Имогена проговорила это имя так, словно выплюнула. — Это его работа. Он — не тот, за кого себя выдает. Он соблазнил меня, Элеонора, но не потому, что любил меня, а из-за разговора, который состоялся между нами давным-давно. — Веки Имогены задрожали. — Я не сомневалась, что в ту ночь, когда староста Роберт ушел из церкви во тьму, Бельтран пошел следом. Сначала я помалкивала об этом, но потом однажды полушутя намекнула. Он тоже отшутился и вскоре начал за мной ухаживать. Нельзя долго что-либо скрывать, Элеонора, тем более — в течение двух лет. Оказалось, что Бельтран побывал во многих далеких странах. Он выдавал себя в мелочах: в знании традиций, в незначительных ошибках. Кроме того, он, как и я, разговаривал во сне. Время от времени он куда-то исчезал, и я начала задаваться вопросом: а кто он такой? Бельтран стал меняться. Чем ближе подходили мы к Иерусалиму, тем сильнее хотелось ему стать членом «Братства Портала Храма» и войти в доверие к твоему брату. К тому же он явно мечтал избавиться от меня, но так, чтобы не вызвать при этом подозрений. — Имогена поперхнулась кровью, сочившейся у нее изо рта.
Элеонора молча смотрела на нее, и холодный липкий страх заползал в ее душу, когда она вспомнила, как Имогена расспрашивала ее о том и о сем. Имогена начала подозревать Бельтрана в притворстве и лживости, а Бельтрану она была нужна для того, чтобы получать сведения от Элеоноры, с которой она жила в одном шатре. Благодаря этому обстоятельству Имогена смогла узнать очень много о Гуго, Готфриде и об их поисках реликвий.
— Это он — Магус? — спросила Элеонора.
Имогена в недоумении покачала головой.
— Не знаю, о чем ты, но я уверена, что это он был тем самым таинственным всадником. Это он несет ответственность за убийство Анстриты, это он убил старосту Роберта, который подозревал, в чем тут дело. Он — страшный и жестокий человек, — прошептала Имогена. — Он хотел моей смерти. Я уже была ему не нужна. Сегодня во время боя я увидела, как в Норберта попал камень, и поспешила к нему на помощь. Бельтран быстро проскользнул ко мне, так быстро, что я не успела… — Имогена вся затряслась и страшно закашлялась. Веки ее задрожали, и она неподвижно застыла.
Элеонора бережно опустила ее на землю. Вдруг в воздухе со свистом пронеслась вязанка горящего хвороста, выпущенная из катапульты. Осветив ночное небо, она ударилась о землю и рассыпалась вокруг горящими искрами. Послышались крики и усиливающийся шум.
— Госпожа сестра, что нам делать?
— Надо возвращаться, — решительно сказала Элеонора. — Мы должны предупредить Гуго и Готфрида, а трупы мы сможем забрать завтра.
Она перекрестилась и побрела пошатываясь по полю боя, стараясь не смотреть на ужасные сцены. Ее тошнило, и она чувствовала себя смертельно усталой. Наконец они вдвоем добрались до подножия склона, от которого начинался подъем к линии сигнальных костров. Вдруг справа от них мелькнула тень, быстрая, как призрак. Элеонора не стала обращать на нее внимания и продолжала идти, но когда они уже прошли половину покрытого песком и галькой склона, из-за куста можжевельника снова показалась чья-то фигура и встала у них на пути. Элеонора устало присела, вглядываясь в темноту. Перед ней стоял пригнувшись Бельтран в накидке с капюшоном. В руках он сжимал арбалет. В мерцающем свете факела, который держал Симеон, его лицо, несмотря на улыбку и непринужденно опущенный арбалет, выглядело зловещим. Казалось, он был больше удивлен, чем раздосадован.
— Где ты была, Элеонора?
— Я нашла их, — выпалила она. — Норберта и Имогену.
— Оба мертвы?
— Имогена была еще жива!
Элеонора закрыла глаза и простонала, раздосадованная поспешным замечанием Симеона.
— Это ты убил ее! — запальчиво продолжил писец. Элеонора уловила отзвук страсти в его голосе, и ей подумалось, что Симеон также был неравнодушен к хорошенькой еврейке. Бельтран только защелкал языком.
— Ай-яй-яй, какая жалость, — нарочито жалобно сказал он. — А я-то думал, что эта глупая тварь уже испустила дух!
Надеюсь, ты исповедала ее, Элеонора, и выслушала ее последние признания. Впрочем, кому нужна эта еврейка!
— Мне нужна! — воскликнула Элеонора, отбросив притворство. — И будет нужна! Будь ты проклят, Бельтран. Она любила тебя, но ты убил ее, потому что она была тебе больше не нужна. Убил так же хладнокровно, как Анстриту и старосту Роберта. Анстрита погибла из-за какого-то загадочного всадника, и этим всадником был ты. Староста Роберт побрел пьяный домой сквозь ночную тьму, а ты проследил за ним и утопил его. Ты — чудовище из ада, и чем больше там таких, как ты, тем страшнее ад! Уйди с дороги!