Епископ Лондонский, горько сокрушаясь о происходящем, своим письмом отлучил Фиц-Осберта и его приспешников от Церкви, но нечестивец сжег письмо и обещал ту же участь его отправителю. Тогда епископ потребовал от мэра и шерифов Лондона очистить собор Святого Павла и отправить под арест Фиц-Осберта со всей его шайкой. Сразу после Михайлова дня [6] в том же году шерифы, констебли, ополчение из Уолбрука и караульные из Кордуэйнерс попытались освободить собор и его окрестности от еретиков, но понесли большие потери. После этого мэр обратился к лорд-канцлеру с просьбой отозвать солдат из Дувра и Рочестера, а также набрать рекрутов в ближайших графствах — Миддлсексе, Эссексе и Суррее, дабы покончить с бунтовщиками.
Накануне Дня Всех Святых, когда, как стало известно, Фиц-Осберт назначил отправление тайной нечестивой службы на кладбище собора Святого Павла, королевские войска атаковали вышеуказанное место. Бунтовщик, исчадие зла, сосуд мерзости, сумел ускользнуть от них со своими помощниками, советниками и многими последователями, скрывшись в церкви Сент-Мэри-Ле-Боу. Священник этой церкви Бенедикт Фулшим добровольно приютил их, предоставив им церковь. Позднее стало известно, что Бенедикт Фулшим дал разрешение Фиц-Осберту и его соучастникам отправлять в церкви тайные службы, снабжал их священной гостией, а также церковной утварью для богохульства. Обосновавшись в церкви, Фиц-Осберт со своими людьми, вооруженными луками, стрелами, мечами и топорами, отбил натиск брошенных против него войск. Тогда было решено забросать церковь горящими связками хвороста, дабы люди Фиц-Осберта, не выдержав, вышли наружу. Лишившись многих из своих приверженцев, Фиц-Осберт сделал попытку бежать, но был схвачен и помещен в Тауэр.
Два дня спустя бунтовщики по распоряжению лорд-канцлера предстали перед Судом королевской скамьи в Вестминстере. Фиц-Осберт отверг право кого бы то ни было судить его, проклял короля, Церковь, Иисуса Христа, заявив, что Сатана освободит его. Его и еще девятерых человек приговорили притащить за пятки в Смитфилд и там повесить в кандалах над разведенными кострами. И Фиц-Осберт, и остальные без устали извергали проклятья и взывали к своему Господину (так они называли Сатану), моля его прийти и спасти их. Однако суд Божий и королевский свершился. Фиц-Осберт и его приспешники были заживо сожжены в Смитфилде, и их пепел высыпан в городскую яму.
Фиц-Осберт принадлежал к знатному роду и получил изрядное воспитание. Среднего роста, смуглый, он, как было установлено, часть своей жизни провел на Востоке, где нечестивцы из Сирии, прозванные ассассинами, познакомили его с искусством черной магии. Он заявлял, что избран господином своим Сатаною, ибо тот отметил его некими знаками на ладонях. Его жена Амисия и их дети также были его приверженцами, но они скрылись, и отыскать их следы не удалось».
Корбетт отложил перо и долго изучал донесение давно покойного городского чиновника, потом аккуратно свернул пергамент и положил его в кожаный кошель, довольный тем, что подтвердились его подозрения насчет церкви Сент-Мэри-Ле-Боу. В приложенной записке Кувиль просил прощения за задержку и желал ему удачных поисков, добавив в грозном постскриптуме, что недостаток усердия его бывшего ученика уже породили сплетни и тревогу среди чиновников. Корбетт не оставил без внимания это предупреждение, понимая, что последние недели жил под чарами Элис, что ему следует образумиться и исполнить поручение, пусть даже оно станет последним в его послужном списке. Чем бы ни занимался Корбетт, он всегда старался наилучшим образом делать свою работу. Долгие нелегкие годы учебы, войны и чиновной службы приучили его к тому, что любое дело должно быть добросовестно выполнено и доведено до конца.
Утром Корбетт встал рано и вновь отправился в церковь Сент-Мэри-Ле-Боу на Чипсайд-стрит. Неряшливая женщина, убиравшая в доме священника, сказала, что самого священника нет, но если господин желает, то может его подождать. Чиновник пересек двор и вошел в церковь с главного входа. Внутри никого. Все как будто так, как должно быть. Алтарь на месте. О чудовищном преступлении ничего не напоминает, только стулья и скамьи все еще сдвинуты к стене. Корбетт завернулся в плащ и уселся, прислонившись к цоколю колонны в нефе. Подняв голову, он долго смотрел на черный железный штырь, на котором якобы повесился Дюкет, а потом перевел взгляд на алтарь, стоявший на положенном месте.
Вдруг что-то привлекло его внимание. Он встал и передвинул алтарь на то место, где видел его в последний раз. Постаравшись сделать это как можно точнее, Корбетт взобрался на него и стал осматривать железный штырь над своей головой. Увидев все, что ему было нужно, он спрыгнул на пол, поставил алтарь на место и повернулся, чтобы уйти… и едва не закричал от страха — к нему приближалась фигура в черном.
— Доброе утро, господин чиновник. Я напугал вас?
Корбетт смотрел на болезненно-бледное лицо священника Беллета, стараясь взять себя в руки, пока сердце продолжало громыхать в груди от только что испытанного ужаса.
— Нет, — солгал Корбетт. — Я осматривал место, где умер Дюкет.
— А, ну да, Дюкет. Представляю, как вы заняты этим делом.
Корбетт уловил сарказм в голосе Беллета и заметил, как его тонкие бледные губы скривились в усмешке. Он ненавидел этого священника и его заговорщическую повадку, словно он что-то такое знал и потому позволял себе шутки в адрес Корбетта.
— Да, отец настоятель, — неспешно ответил он. — Я действительно был очень занят, читал донесение об Уильяме Фиц-Осберте и нечестивых обрядах, проводившихся в этой церкви.
С удовольствием он смотрел, как при упоминании Фиц-Осберта усмешка сползла с побелевшего лица священника.
— Кажется, я напугал вас, отец настоятель? Вам ведь известно о Фиц-Осберте? Но он больше не причинит нам вреда, ведь его сожгли сто лет назад. — Священник не мог скрыть охватившего его ужаса. На лбу у него выступил пот, и он с силой тер ладони о грязную рясу. Корбетт внимательно наблюдал за ним. — Что с вами, святой отец?
Священник оглянулся, словно кто-то мог подслушивать их, таясь в темном углу.
— Ничего, — прошептал Беллет. — Совсем ничего. Я не понимаю, какое отношение смерть Фиц-Осберта имеет к самоубийству Дюкета.
Корбетт похлопал священника по плечу.
— Ах, святой отец, — проговорил он ласково, — Дюкет не совершал самоубийства. Его убили, и я постараюсь, чтобы убийцы не остались безнаказанными.
Корбетт обошел священника кругом и покинул холодную темную церковь, оставив Беллета одного. Чиновник намеревался идти в «Митру», но едва он ступил на Чипсайд-стрит, как кто-то положил руку ему на плечо. Тотчас схватившись за кинжал и стремительно оглянувшись, он увидел круглое улыбающееся лицо и васильково-синие глаза Хьюберта Сигрейва, старшего чиновника канцелярии. У Корбетта не лежала душа к Сигрейву из-за его язвительного языка и отвратительной манеры становиться поперек дороги каждому, кто мог бы обойти его на королевской службе. Меньше всего Корбетт ожидал увидеть Сигрейва на Чипсайд-стрит, и тот откровенно наслаждался его удивлением и досадой.