— Вы все придумали, господин чиновник, — еле слышно проговорила она. — У вас нет доказательств и нет свидетелей.
— Почему же нет? Есть. Скажем так, они есть у тебя!
Элис повернулась, в ярости щуря глаза. Кожа у нее на скулах натянулась — обуреваемая страстями женщина словно постарела. Губы растянулись в злобной усмешке. Но у Корбетта на лице не дрогнул ни один мускул.
— Я сам дал их тебе. Черные шелковые нитки!
— Они же с застежки! — не выдержав, крикнула Элис.
— Нет, не с застежки. — Корбетт открыл кошель и вынул еще несколько черных шелковых ниток. — Вот эти с застежки. Те, что у тебя, с веревки, которая была на шее у Дюкета.
Элис упала на колени, так что юбки легли вокруг нее красивыми волнами. Но ее лицо — узкое и бледное — было исполнено злобы и ужаса. Она подняла руки и стала медленно, словно счищая кожуру с яблока, стягивать с них перчатки. Потом протянула Корбетту руки ладонями вверх:
— Об этом тебе тоже известно?
Корбетт поглядел на ярко-красные перевернутые кресты у нее на ладонях, похожие на выжженное клеймо.
— Да. Это знаки Фиц-Осберта. Я предполагал, что они у тебя есть, но Кувиль… — Он не сводил с нее взгляда. — Ты незнакома с ним, но он изучил письма, документы, судебные приказы и составил донесение. Хочешь прочитать?
Элис покачала головой:
— Зачем? Я лучше тебя знаю его содержание. Хоть я и была женой Томаса атт Боуи, но родилась-то я в Саутварке. Моя девичья фамилия Дачерт, — правда, сама я называла себя Элис Фиц-Осберт, по фамилии моей матери. У нее были такие же знаки на руках. Она рассказала мне о своей семье и о преследованиях, которым подверг род Плантагенетов нашего великого предка Уильяма Фиц-Осберта и всех остальных. Фиц-Осберты, мои дядья и двоюродные братья, стояли за де Монфора и сражались вместе с ним до самого конца, они и погибли вместе с ним в резне в Ившеме. — Элис провела пальцем левой руки по знаку на правой. — С детства я была посвящена, с детства узнала и полюбила нашего властелина Люцифера! Все, что у меня было, я отдала на соединение ненависти Фиц-Осбертов с ненавистью последователей де Монфора и всех остальных популистов. Это я создала «Пентаграмму», тайный союз, члены которого известны мне одной. Это я Невидимый, о чем прежде знал только один человек, а теперь знаешь и ты тоже. Все остальные думают, будто я — мужчина. Это я злоумышляла против Плантагенета, убила его осведомителя, сеяла вражду и ответственна за смерть Дюкета. Ни во сне, ни наяву тебе ни за что не догадаться бы об этом.
— Чепуха! — Корбетт вскочил на ноги. — Заклинания, заговоры, хороводы, языческие обряды — и теперь измена. Стоит это того, чтобы висеть в цепях над костром в Смитфилде? — У него сверкали глаза. Он брызгал слюной. — А ведь это полагается за колдовство и измену!
Элис разгладила юбку на коленях, и ее руки были похожи на маленьких белых птичек, летающих над темно-зеленым лугом. Она взглянула на Корбетта, и он понял, что она успокоилась. На ее щеках вновь играл румянец, однако в глазах не было ни света, ни улыбки.
— Твоя вера, — сказала Элис, — видимо, важна для тебя, а моя уж точно важна для меня. Она старше христианства, она была еще до прихода римлян, однако Церковь загнала ее в подполье.
— Но при чем тут измена?
Элис пожала плечами:
— Король Эдуард должен умереть. Он разорил Уэльс, а что он сделал со старой верой, что он сделал со святилищами и могилами? На Западе он творил то же, что на Востоке. Его ненавидят за убийство де Монфора и разгром популистского движения здесь, в Лондоне! Он заслуживает смерти! Его бы убили при въезде в город. Лучник, стоя на башне церкви Сент-Мэри-Ле-Боу, убил бы его, а потом мы вооружились бы тем, что спрятано около церкви, и подняли восстание.
Элис как будто улыбалась.
— Мы почти достигли цели, но нам помешал Дюкет и дурацкое убийство Крепина. Не то чтобы мы очень по нему горевали, хотя он и был одним из нас. Однако Дюкета пришлось убить. Мы знали, что он разгадал наши истинные намерения и он мог предать нас, чтобы его не осудили за убийство. Не исключено, он нарочно выбрал церковь Сент-Мэри-Ле-Боу, желая привлечь к ней внимание властей. Беллет был членом «Пентаграммы», и его кладбище мы превратили в склад оружия. Королевский соглядатай Сейвел разнюхал это и тоже был убит. Мы не могли позволить Дюкету предать нас. Он угрожал нам всем!
— А как насчет меня?
Элис отвела взгляд:
— Не знаю. — Она произнесла это так тихо, что он скорее угадал, чем услышал, что она сказала. — Как член «Пентаграммы», как Невидимый, я хотела, чтобы ты умер, но как женщина была напугана приговором и радовалась каждый раз, когда ты оставался жив. «Пентаграмма», но не я, приговорила тебя к смерти. Дважды мы пытались сделать это на Темза-стрит, потом ждали тебя около церкви Святой Екатерины, но мальчишка явился первым, и его смерть привлекла зевак. Когда Беллета арестовали, мы знали, что ты придешь к нему. Каждый раз ты выходил сухим из воды. Тогда мы подумали, что ты заколдован, и пожалели, что ты не один из нас.
— Лжешь! — крикнул Корбетт. — Кто-то сообщал вам о том, где я должен быть и что буду делать. Кто?
Она поманила его рукой и, когда Корбетт приблизился, прошептала ему на ухо несколько слов. Холодно усмехнувшись, он отпрянул. Она все могла бы рассказать ему, но, приблизившись к ней, Корбетт ощутил аромат ее волос, ее тела, шелковистое прикосновение губ и понял, что еще немного, и он потеряет голову.
Покачав головой, он раздавил травинку носком сапога.
— Все остальное правильно?
— Да, — с напряженной улыбкой ответила Элис, словно девчонка, застигнутая за шалостью.
— А другие?
Она пристально посмотрела на него. Улыбки как не бывало.
— Твоему королю, господин чиновник, придется самому поохотиться на них.
— Это нетрудно. Они недалеко, — пробурчал Корбетт. — В «Митре».
— А я? — прошептала Элис. — Я не боюсь смерти. Корбетт заглянул в темные глаза и увидел в них ужас.
Она лгала, и он понял, что она молит о пощаде. Тогда он взял в ладони ее лицо и проговорил с нежностью:
— Я могу немногое. Помилование не в моей власти, во всяком случае, не за такое. Не упомянуть о тебе я тоже не могу, потому что твои же приспешники тебя предадут, чтобы выпросить снисхождение. И прятаться всю жизнь ты тоже не сможешь, тебя выследят. — Умолкнув, он коснулся губами ее век, почувствовал вкус ее слез. Она была убийцей, колдуньей, изменницей, но он все равно любил ее. — Послушай, Элис, — торопливо продолжил он, — завтра я буду писать отчет для Барнелла. Послезавтра отчет будет у него. Ты должна бежать сегодня. Ничего никому не говори. Им уже не поможешь. Они под наблюдением, — солгал он. — Ты понимаешь?
Элис кивнула, и он поцеловал ее в лоб, вдохнув легкий аромат волос.
Корбетт поднялся и быстро зашагал прочь. Ему послышалось, что она зовет его, но он не обернулся, сделав вид, будто принял ее голос за крик чайки, искавшей добычу на оставленном рекой берегу.