— Мы — странники, — сказал Амброзин. — Наши товарищи ждут там, за изгородью. Мы приплыли из-за моря, и нам нужно добраться до северных земель, откуда я уехал много лет назад. Меня зовут Мирдин Эмрис.
— И сколько вас всего? — спросил хозяин дома
— Всего восемь. И нам нужны лошади. Ты не мог бы нам их продать?
— Мое имя — Вильнер, — сказал мужчина. — И у меня пятеро сыновей, и все они ребята крепкие и привычные к оружию. Если вы пришли с миром — будьте нашими гостями. Если у вас другие намерения — будьте уверены, мы вас прирежем, как овец.
— Мы пришли с миром, друг мой, и во имя того Бога, который однажды будет судить нас всех. Оружие мы имеем, но это необходимость. Однако мы можем оставить его за дверью, когда вступим под твою крышу.
— Ну, тогда входите. Но если хотите здесь переночевать, спать придется, пожалуй, в конюшне.
— Спасибо, — кивнул Амброзин. — Ты не пожалеешь о том, что дал нам приют.
И он отправил Ромула позвать всех остальных.
Когда появился Батиат, хозяин дома изумленно вытаращил глаза и попятился, как будто перепугавшись донельзя. Сыновья столпились за его спиной.
— Не бойтесь, пожалуйста, — сказал Амброзин. — Это просто чернокожий человек. В его стране у всех черная кожа, как у него, и если в их края забирается белый, они бывают так же удивлены и ошарашены, как вы сейчас. Он добрый человек и очень мирный, хотя и силен необычайно. Мы заплатим вдвойне за его ужин, потому что он и ест за двоих.
Вильнер предложил гостям сесть у очага и принес им хлеба, сыра и пива, что привело всех в отличное расположение духа
— Для кого ты растишь тех лошадей? — спросил Амброзии. — Они выглядят как боевые кони.
— Ты прав. На них постоянно большой спрос, потому что в этих краях нет мира, — нигде, как далеко я ни забирался в своих поездках. Потому-то на моем столе всегда есть и хлеб, и баранина, и пиво. Но ты… ты утверждаешь, что пришел с миром; почему же тогда тебя сопровождают вооруженные люди, желающие купить хороших коней?
— Моя история слишком длинна и слишком печальна, по правде говоря, — ответил старый наставник. — Чтобы ее рассказать, не хватит и целой ночи, но если у тебя есть желание послушать, я тебе скажу все, что успею. Мне нечего скрывать, зато сам я скрываюсь от врагов, преследующих нас. Как я уже тебе сказал, я не иностранец. Я родился на этом острове, в Карветии, и меня воспитывали мудрые люди из священных лесов Глева.
— Это я понял сразу, как только увидел то, что висит у тебя на шее, — сказал Вальнер. — И именно потому я пустил тебя в дом.
— Но я мог и украсть эту вещь, — сказал Амброзин с легкой улыбкой.
— Ну, в это трудно поверить. Весь твой вид, и твои глаза, и твои слова говорят о том, что ты носишь этот знак по праву. Так расскажи свою историю, если ты не слишком устал. Ночь длинна, а к нам в такую даль не слишком часто забредают гости, — добавил хозяин, снова окидывая Батиата изумленным взглядом. На Вильнера явно произвели слишком сильное впечатление черные глаза эфиопа, большие губы и плоский нос, бычья шея и огромные руки и ноги.
И Амброзин начал рассказывать о том, как он много лет назад покинул свой город и свой лес, чтобы по приказу героического Германа и его генерала Павлина, последних защитников Великой стены, отправиться к римскому императору за помощью. Он рассказал о своих скитаниях и о неудаче, о счастливых днях и о долгих страданиях. Вильнер и его сыновья слушали, как зачарованные, поскольку им никогда не приходилось слышать столь удивительной истории; даже барды, иной раз проходившие через ближайший город и во многих домах повествовавшие о приключениях древних героев Британии, не знали таких вещей.
Однако Амброзин не стал говорить об истинном происхождении Ромула, не упомянул он и о будущей судьбе мальчика в соответствии с пророчеством, — поскольку время для этого еще не пришло. Когда Амброзин, наконец, умолк, ночь уже подходила к концу, а огонь в очаге начал угасать.
— А теперь ты расскажи мне, — попросил Амброзин, — кто нынче властвует на острове? Кто из военачальников сильнее других, кто более всего страшится поражения? Что случилось с городами, бывшими столь независимыми и процветавшими, когда я уезжал отсюда?
— Наше время — время тиранов, — серьезно ответил Вильнер. — Никто не заботится о благополучии народа. Правит закон сильных, и ни у кого нет сострадания к павшему. Но, безусловно, самый известный и самый ужасный из всех тиранов — Вортиген. Когда-то многие города обратились к нему с просьбой защитить их от набегов северных варваров, но он вместо того подчинил их себе и обложил тяжкой данью. И хотя в некоторых из городов до сих пор сохранились советы старейшин, они не имеют реальной власти. Купцы, живущие в этих городах, жаждут мира, чтобы иметь возможность торговать и обогащать город. Они обменяли свободу на обещание безопасности. Однако Вортиген с годами утратил ярость молодости, и уже не мог выполнять задачу, ради которой ему дали столько власти, и потому он решил обратиться к саксонским племенам, живущим на континенте, на полуострове Кимр, — но лекарство оказалось куда хуже самой болезни. И вместо освобождения мы получили двойной гнет. Саксонцев интересует только одно: как бы накопить побольше богатств, отобрав их у горожан, и им вовсе не хочется останавливать набеги скоттов и пиктов с севера. И эти варвары грызутся друг с другом, как собаки из-за кости, и заставляют нищать и оскудевать страну, бывшую некогда столь богатой и щедрой… теперь от нее осталась лишь тень. Мы избежали общей судьбы только потому, что живем на самой окраине острова, как ты и сам видишь, но, возможно, и это ненадолго.
Аврелий, смущенный и испуганный услышанным, посмотрел на Амброзина; неужели это и была та самая земля, о которой так долго мечтал старик? Чем же она лучше того кровавого хаоса, из которого им удалось вырваться? Однако мысли Амброзина, похоже, блуждали где-то далеко, как будто среди всей этой разрухи он искал далекие образы страны, покинутой им когда-то. И готовился залечить брешь времени, открытую рану истории, боль своего народа…
Вместе с одним из сыновей Вильнера путники отправились в конюшню, где и свалились без сил на постели, устроенные из охапок сена, — рядом с безмятежно жующими волами. И погрузились в сон, охраняемые собаками, спущенными с привязи. Это были огромные мастифы, в железных ошейниках с шипами, — звери, способные сразиться не только с волками, но и с более опасными тварями.
Проснулись друзья на рассвете. Выпив теплого молока, принесенного женой Вильнера, они собрались в путь. Они купили мула для Амброзина и семь лошадей, причем одну выбрали поменьше ростом, а одну — наоборот, самую большую: это был здоровенный жеребец из Аморики, которого использовали для того, чтобы крыть местных кобыл. Когда Батиат взгромоздился на его спину, он стал похож на статую всадника, одну из тех, что некогда украшали форумы и аркады столицы мира.
Вильнер пересчитал деньги; Ливия отдала ему все, что у нее оставалось. Довольный тем, что с утра пораньше совершил удачную сделку, Вильнер долго стоял на пороге своего дома, маша рукой и желая товарищам счастливого пути. А они, вооруженные до зубов, в прозрачном утреннем свете выглядели совершенно как легендарные воины древности. А бледный юнец, скакавший впереди на пони, почему-то показался Вильнеру их предводителем… а девушка напоминала лесную дриаду. Какие подвиги предстояло совершить этой крошечной армии? Вильнер даже не знал имен этих людей, — и все равно ему казалось, что они давно и хорошо знакомы ему. Когда странники поднялись на вершину холма, Вильнер еще раз взмахнул рукой, и они обернулись и помахали в ответ, прощаясь, — и отправились дальше, уверенно и быстро, превратившись в темные силуэты на фоне жемчужного рассвета.