—Хозяин этого дворца, — ответила старшая девушка — Благородный Антемий.
Амброзин кивнул; Антемий был одним из высших чиновников и всегда преданно служил императору, кем бы этот император ни был, и при этом не задавал вопросов. Видимо, он счел, что его долг — служить Ромулу, пока не назван его преемник на троне.
Девушки ушли, и их легкие шаги сразу же заглушила тяжелая поступь стражей, сопровождавших служанок. Ромул снова свернулся в углу комнаты и погрузился в упорное молчание, отказываясь ответить хоть словом наставнику, пытавшемуся втянуть его в разговор. У него просто не хватало сил на то, чтобы выбраться из той бездны отчаяния, в которую он провалился. И, судя по напряженному, тоскливому выражению лица, его переполняли чувства, не поддающиеся усмирению… а из глаз то и дело стекали капли слез, падавшие на грудь.
Время шло; должно быть, уже близился полдень, когда дверь комнаты снова распахнулась, и на пороге появился тот самый страж, с которым Амброзин разговаривал ночью; он сказал:
— Можешь увидеть ее сейчас, если хочешь.
Ромул мгновенно стряхнул с себя апатию и поспешил за стражем, даже не подождав своего наставника, последовавшего за ними. Амброзин не стал ничего говорить, потому что слишком хорошо знал: не существует на свете таких слов, которые могли бы облегчить страдания мальчика; он просто верил, что сама природа проявит сострадание и защитит свое дитя… ведь только время способно залечить подобные раны, даровать забвение…
Они направились в южное крыло дворца, мимо пустующих ныне помещений дворцовой стражи. Потом спустились по лестнице, и Амброзин вдруг понял, что они идут в императорскую базилику, в которую он так недавно попал через женскую галерею. Они пересекли неф и спустились в склеп, частично залитый просочившейся из лагуны солоноватой водой. Центральный алтарь и маленькая ризница возвышались над поверхностью воды, словно небольшие острова, прикованные к полу кирпичной дорожкой. Вода брызгала из-под ног идущих, разбивая вдребезги мозаику пола, изображавшую танцующие Времена Года. Тело Флавии Серены лежало на мраморном столе в алтаре. Оно было белым, как воск, и покрыто белым шерстяным одеялом; кто-то позаботился о том, чтобы расчесать волосы Флавии, умыть и слегка подкрасить ее лицо. Должно быть, это постаралась одна из дворцовых служанок.
Ромул так уставился на тело матери, словно ждал: под его пылающим взглядом труп вот-вот потеплеет и чудесным образом вернется к жизни. Потом глаза мальчика наполнились слезами и он зарыдал в голос, прижавшись лбом к холодному мрамору. Амброзин подошел поближе, но не решился прикоснуться к воспитаннику. Он решил дать мальчику без помех выплеснуть все, что накопилось в измученной юной душе. Но вот, наконец, Ромул отер слезы и прошептал что-то настолько тихо, что Амброзин не разобрал ни слова. Потом мальчик повернулся к стражам, стоявшим рядом с ним, — это были солдаты-варвары из отряда Вульфилы, — и старый наставник был поражен твердостью, с которой Ромул произнес:
— Вы заплатите за это. Все вы. И пусть Господь отправит вас в ад, всю вашу стаю бешеных собак.
Ни один из варваров не понял слов мальчика, потому что говорил он на классической старой латыни, и проклятие тоже прозвучало на латинском языке. Амброзин подумал, что это только к лучшему. Однако над ними, на маленьком балконе над апсидой, стоял Одоакр, наблюдавший за сценой внизу. Он повернулся к одному из своих слуг и спросил:
— Что он сказал?
— Он дал клятву мести, — неопределенно ответил слуга.
Одоакр негодующе фыркнул, но Вульфила, скрывавшийся в тени за его спиной, выглядел как наглядный пример физического проявления данной клятвы. Широкая рана, нанесенная мечом Аврелия, изуродовала его лицо, а швы, наложенные дворцовым хирургом, заставляли щеку Вульфилы выглядеть еще более отвратительно. Губы варвара искривились в чудовищной гримасе.
Одоакр повернулся к стражу, стоявшему рядом с ним.
— Отведи мальчишку назад в его комнату, а старика доставь ко мне: он должен знать кое-что о ночной вылазке.
Он бросил последний взгляд на тело Флавии Серены, и на мгновение его взгляд потемнел от глубокого сожаления; но никто этого не заметил. Развернувшись, Одоакр пошел прочь, к императорским апартаментам, и Вульфила зашагал за ним следом. Один из стражей спустился в склеп и что-то сказал командиру. Ромула немедленно отвели в сторону от его наставника, а Амброзина повлекли куда-то. Мальчик крикнул ему вслед:
— Магистр! — Амброзин обернулся. — Не бросай меня!
— Не бойся. Мы скоро снова увидимся. Собери все свои силы, не позволяй им увидеть твои слезы. Никогда, ни по какой причине. Ты потерял обоих своих родителей, а в жизни не существует большей печали. Но теперь ты сумеешь подняться из глубин твоего горя. А я буду рядом, чтобы помочь тебе.
И он зашагал следом за стражем.
Одоакр ждал Амброзина в апартаментах императора, в комнате, которая служила рабочим кабинетов и Юлию Нефосу, и Флавию Оресту.
— Кто был тот человек, который прошлой ночью пытался освободить моих пленников? — спросил Одоакр без лишних церемоний.
Амброзин смотрел на длинные полки, заполненные свитками и книгами; в прошлом он многие из них держал в руках, ища ту или иную справку, когда ему удавалось попасть в эту роскошную резиденцию. Одоакр, впав в раздражение от рассеянности старого наставника, закричал:
— Смотри на меня! Я к тебе обращаюсь! И отвечай на мои вопросы!
—Я не знаю, кто это был, — спокойно произнес немолодой человек. — Я никогда прежде его не видел.
— Не лги мне! Никто не стал бы предпринимать подобную попытку, не условившись о ней заранее! Ты знал о его приходе, и, возможно, тебе известно, где он сейчас. Лучше сам скажи мне об этом. Иначе я заставлю тебя говорить, для этого есть много способов.
— Не сомневаюсь, — кивнул Амброзин. — Но даже ты не сумеешь заставить меня сказать то, чего я не знаю. Лучше бы ты спросил своих людей, что сопровождали нас: с того момента, как мы покинули виллу, мы ни с кем не разговаривали и никого не видели, кроме твоих варваров. В том отряде, который ты послал, чтобы устроить резню, не было римлян, и, как тебе хорошо известно, ни одного из людей Ореста не осталось в живых. Более того, я сделал все, что смог, чтобы не дать тому человеку увести мальчика…
— Ну, это просто потому, что ты не хотел подвергать ребенка риску.
— Разумеется. Я бы ни за какие блага не согласился на подобный план, если бы знал о нем заранее! Он был обречен на неудачу с самого начала, а цена могла оказаться просто чудовищной. Конечно, тот воин не хотел причинить вреда ребенку, но его попытка кончилась бедой для всех. Моя госпожа, императрица, могла бы сейчас быть среди живых, если бы не тот человек. Так что я ни за что не одобрил бы подобную глупость, причем по самой простой причине.
— По какой же?
— Мне отвратительны неудачи. Тот человек, безусловно, очень храбр, и собака из твоей стражи надолго его запомнит, потому что лицо у него разрублено пополам. Я знаю, что ты жаждешь мести, но я ничем не могу тебе помочь. Даже если ты разрежешь меня на куски, ты не узнаешь больше, чем я уже сказал тебе.