Амброзин помог легионеру подняться на ноги и сделать первые шаги, как больному, только что вставшему с постели. И они вместе медленно пошли назад к лагерю.
— А потом я очутился в плену, — продолжил Аврелий, — и меня продали в рабство… но однажды я вновь стал свободен, после того, как на варваров напал легион NovaInvicta. И с того самого дня легион стал моим домом, моей семьей, моей жизнью.
Амброзин взволнованно сжал плечо Аврелия.
— Ты открыл ворота только потому, что хотел спасти своих родителей от ужасающей смерти, — сказал он. — Так что все равно ты — один из героев Аквелии, тот, кто защищал город в течение многих месяцев. А Вульфила — палач твоего города и твоих родных.
— Он заплатит за это, — поклялся Аврелий. — Он отдаст всю свою кровь до последней капли.
Они уже дошли до ворот лагеря, и Амброзин постучал в них своим посохом. Ворота распахнулись, мужчины увидели Ливию; рядом с ней стоял Ромул, едва заметный в темноте.
— Ты нашел то, что искал? — спросила девушка, глядя в глаза Аврелию.
— Да, — просто ответил тот. — Ты говорила правду.
— Любовь никогда не лжет. Ты разве не знал этого? — Ливия обняла его и поцеловала в губы, в лоб, в глаза, все еще переполненные ужасом увиденного.
Амброзин повернулся к Ромулу.
— Идем, мой мальчик, — сказал он. — Попробуй немного отдохнуть.
Лагерь был погружен в тишину. Но никто в нем не спал, и каждый лежал с открытыми глазами, глядя в темноту безмятежной весенней ночи, ожидая, когда взойдет солнце и откроет им новый поворот судьбы. Или последний.
— Не оставляй меня одну этой ночью, — попросила Ливия. — Умоляю тебя!
Аврелий привлек ее к себе, и они вместе вошли в его комнату в казарме.
И вот уже они стоят там, наедине, и лунный луч, просочившись сквозь дыру в кровле, освещает чудесное лицо Ливии, лаская его бледным светом, создавая таинственный нимб вокруг ее головы — серебряный, неземной… Аврелий осторожно расшнуровал ее платье и долго созерцал прекрасное обнаженное тело, нежно лаская его — глазами и руками, — наслаждаясь царственной красотой Ливии. А потом она раздела его — медленно, наслаждаясь каждым движением, дрожа от предвкушения, как невеста в первую брачную ночь. Она осторожно касалась бронзовой кожи, исследуя каждый из многочисленных шрамов, покрывавших тело легионера, прошедшего через такое множество тяжких испытаний… А потом Ливия легла на простой соломенный матрас, накрытый грубым солдатским одеялом, и привлекла к себе Аврелия, и они слились в извечном экстазе, и любили друг друга крепко и долго, дрожа от неистощимого желания, горя единым огнем страсти, превратившись в одно, нераздельное целое… А потом Аврелий лег рядом с девушкой и зарылся лицом в ее душистые волосы.
— Я полюбила тебя в ту самую ночь, — прошептала Ливия. — Когда я увидела тебя, одного, безоружного, на берегу лагуны, бесстрашно ожидающим встречи с судьбой. Мне тогда было всего девять лет…
Аврелий проснулся, когда еще не начало светать. Он оделся и вышел в большой пустой двор крепости. Его товарищи один за другим выскользнули из темноты и встали перед ним, ожидая его окончательного решения. И Амброзин тоже пришел. Никто не спал этой ночью.
Аврелий заговорил первым.
— Я остаюсь здесь, — сказал он.
— Что? — удивился Ватрен. — Ты что, парень, потерял рассудок?
— Если ты остаешься, то и я тоже, — заявил Батиат, похлопывая по мечу и топору, которые принес с собой.
— Да, понимаю, — кивнул Деметр. — Мы останемся здесь и прикроем бегство Амброзина и Ромула. Это правильно.
— Да, это правильно, — согласился Оросий. — Значит, и Ливия тоже сможет спастись.
Ливия шагнула вперед — в боевом одеянии амазонки, с луком на плече и колчаном стрел в руках.
— Я люблю Аврелия, — сказала девушка. — И я буду с ним до тех пор, пока того пожелает Господь, но жить без него я не в силах. Это мое последнее слово.
И тут в центре круга друзей как-то незаметно возник Ромул.
— Не думайте, что я намерен бежать, если вы останетесь здесь, — сказал мальчик. Его твердый, решительный голос стал ниже, глубже, как будто это был голос зрелого мужчины. — Мы уже прошли вместе через все мыслимые и немыслимые трудности, и с этого момента я не намерен больше с вами расставаться. Вы — это все, что осталось у меня в мире, вы — мои любимые друзья. Я не желаю покидать вас ни по какой причине, и если даже вы силой вынудите меня уйти, я вернусь. Далее если меня привяжут к лодке, я сумею спрыгнуть в море и доплыть до берега.
Амброзин поднял руку, прося внимания.
— Я люблю этого мальчика, как родного сына, и я готов в любую минуту отдать за него всю кровь… но он уже стал взрослым. Боль, страх, страдание и невзгоды закалили его. И он теперь имеет право сам принимать решения, а нам следует их уважать… и, прежде всего мне. Наша судьба сейчас подходит к поворотному моменту, и очень скоро мы узнаем, что нам предстоит. И в этот момент я хочу быть рядом с вами. То, что удерживает нас вместе, то, что не позволяет нам разбежаться в разные стороны при первых признаках какой-либо угрозы, — настолько сильно, что превышает даже страх смерти. И это нечто будет держать нас вместе до самого конца. Не могу объяснить вам, что я почувствовал, услышав сейчас ваши слова. Таких слов просто не существует. И мне нечего предложить вам, кроме моей глубокой привязанности и совета, подсказанного мне всемилостивым Господом. Мне жаль моего друга Кустенина, ведь он будет тщетно ждать нас на старом причале, но есть более сильные связи, есть более важные потребности.
Наступило молчание — молчание, наполненное горячими чувствами. И чувство покоя и уверенности вселилось в каждого, покоя, который испытывает каждый, кто готов пожертвовать собой ради любви, и дружбы, и веры, и преданности…
Первым заговорил Ватрен, в обычной своей грубоватой манере.
— Ну, тогда пора браться за это, а? — сказал он. — Я лично не собираюсь позволить им прирезать меня, как какую-нибудь овцу. Я намерен прихватить с собой в ад десяток-другой этих вонючих варваров.
— Это уж точно! — воскликнул Батиат. — Меня всегда просто тошнило от этих веснушчатых уродцев!
Амброзин не сумел скрыть улыбку.
— Я уже слышал от тебя что-то в этом роде, Батиат, — сказал он. — И знаешь, у меня, пожалуй, кое-что для тебя найдется… я нашел это прошлой ночью, когда не мог заснуть. Идемте-ка со мной.
Старый друид направился к преторию. Остальные потянулись за ним, и все вошли в старый командный пункт. Стол и походный табурет командира все еще стояли здесь, вместе с несколькими свитками пергамента; это были какие-то документы легиона. И еще на стене висел написанный на тонкой доске поблекший портрет удивительно красивой женщины. Амброзин уверенно прошел через помещение и поднял одну из соломенных циновок. Под ней оказалась крышка люка. Старый друид поднял ее, жестом предлагая товарищам спуститься в подземелье.