— Хочешь есть, пить?
— Я бы охотно что-нибудь съел. Надо сказать, пища на корабле была отвратительной.
Каллисфен положил доставленную ему шкатулку в свой личный сундук, запер его и вымыл руки в тазике, после чего выложил на стол хлеб, сыр, куски жареной рыбы и добавил оливкового масла и соли.
— Как поживает мой дядя?
— Хорошо, — ответил гость и вонзил зубы в хлеб, предварительно обмакнув кусок в масло и соль.
— Чем он занимался с тех пор, как мы виделись в последний раз?
— Он отправился из Миезы в Эги. В ненастную погоду.
— Значит, он продолжает свое расследование, — заметил Каллисфен, словно бы про себя.
— Что-что? — переспросил Гермократ.
— Ничего, ничего, — отозвался Каллисфен, покачав головой. Несколько мгновений он смотрел на своего гостя, который поглощал ужин с исключительным аппетитом, а потом задал еще один вопрос: — Известно что-нибудь об убийстве царя Филиппа? Я хочу сказать, какие слухи ходят по Македонии?
Гермократ перестал жевать и молча опустил голову.
— Можешь мне доверять, — сказал Каллисфен. — Это останется между нами.
— Говорят, что Павсаний сделал это по собственной инициативе.
Каллисфен понял, что Гермократ не хочет говорить, но также понял, что вопрос ему не понравился.
— Я дам тебе письмо для моего дяди Аристотеля. Когда ты отправляешься в Македонию?
— Как только найду идущий туда корабль.
— Хорошо. Завтра я отбываю вместе с царем. Ты можешь оставаться в этом доме, пока не найдешь корабль.
Он взял тростинку и начал писать.
Каллисфен Аристотелю: здравствуй!
Только сегодня, двадцать восьмого дня месяца боэдромиона [4] первого года перед сто двенадцатой олимпиадой, я получил то, что просил у тебя. Причины, по которой я просил это, больше нет, и потому я его уничтожу, чтобы не создавать ненужной опасности. Дай мне знать при первой же возможности, раскрыл ли ты что-нибудь касательно убийства царя, поскольку даже Зевс-Амон не захотел ответить на этот вопрос. Сейчас мы покидаем побережье, чтобы отправиться в глубь материка, и не знаю, увижу ли я снова море. Надеюсь, что ты пребываешь в добром здоровье.
Каллисфен посыпал папирус золой, стряхнул ее, свернул лист и вручил Гермократу.
— Завтра на рассвете я отбываю и потому прощаюсь с тобой сейчас. Желаю тебе счастливого пути. Передай моему дяде на словах, что мне здесь очень не хватает его советов и его мудрости.
— Передам, — заверил тот.
На следующий день войско двинулось в путь. За ним последовала царская свита с женщинами из гарема Дария, царицей-матерью, наложницами и их детьми. В этой свите ехала и Барсина. Она, как могла, помогала Сизигамбис, которая была уже в летах.
Еще до того как они достигли берегов Евфрата, на восточной окраине долины Оронта им встретился гонец от Гефестиона. Его тут же отвели к Александру.
— Государь, — возвестил он, — мы полностью овладели восточным берегом Евфрата и перебросили понтонный мост, но персы сжигают все деревни по пути к Вавилону.
— Ты точно это знаешь?
— Видел собственными глазами: все охвачено пламенем, насколько хватает глаз, горит даже жнивье. Вся равнина превратилась в море огня.
— Что ж, поехали туда, — сказал царь. — Мне не терпится увидеть самому, что там делается.
И, взяв два отряда конницы, он вместе со своими товарищами помчался к Тапсакской переправе.
На следующее утро, незадолго до полудня, Александр галопом проскакал по понтонному мосту в сопровождении своих товарищей. На другом берегу его встретили Гефестион и Неарх.
— Ты говорил с нашим гонцом?
— Говорил. Положение действительно настолько серьезное?
— Суди сам, — ответил Неарх, указывая на поднимавшиеся повсюду столбы черного дыма.
— А на востоке?
— Ты хочешь сказать, с той стороны? Насколько мне известно, там все тихо: никакого ущерба, никаких разрушений.
— Значит, Дарий ждет нас на Тигре. Эти пожары говорят яснее, чем письменные послания: на юг ведет тот же самый путь, что в свое время предприняли «десять тысяч» Ксенофонта. И тогда не обошлось без тяжелых проблем со снабжением. Сегодня же, когда деревни и запасы уничтожены, это совершенно невозможно. Другого пути не остается, только к броду через Тигр и царской дороге. Там нас ждет Дарий; именно там он выбрал место для решительного сражения. А чтобы облегчить нам задачу, он освободил дорогу, позволив нам пополнять запасы в деревнях у подножия Таврских гор.
— И мы примем его приглашение, не так ли, Александр? — спросил, выйдя вперед, Пердикка.
— Да, друг мой. Приготовьтесь, потому что завтра мы выступаем, чтобы встретиться с ним. Через шесть дней мы столкнемся с самым большим войском, какое только собиралось во все времена.
Парменион, наблюдавший за столбами черного дыма, что вздымались на южном горизонте, ничего не сказал и чуть погодя в молчании удалился.
Птолемей проводил его взглядом.
— Наш полководец не выказывает большого воодушевления, верно?
— Он уже стал сдавать. Стареет, — отметил Кратер. — Пора бы отправить его на родину.
Стоявший неподалеку Филот, услышав это, не сдержался:
— Мой отец, может быть, и стар, но все вы вместе не стоите ногтя на его пальце!
— Эй, успокойся! — сказал Селевк. — Кратер пошутил.
— Пусть шутит над кем-нибудь другим, а то в следующий раз…
Чтобы сменить тему, Гефестион спросил:
— Кто-нибудь видел Евмолпа из Сол?
— Кажется, он в лагере торговцев с женщинами, — ответил Селевк. — А что, тебе что-то нужно от него?
— Ничего. Просто я должен передать ему подарок. Скоро увидимся.
Он вскочил на коня и поскакал туда, где ставили лагерь. Евмолп сидел перед своим шатром; вокруг старика хлопотали двое евнухов: один обмахивал его опахалом, а другой подавал обед на маленький столик.
— Я не принимаю глупых намеков на печальные события, касающиеся моего пленения… — начал осведомитель, едва завидев, как Гефестион слезает с коня.
— Успокойся, я здесь, чтобы передать тебе подарок.
— Подарок?
— Именно. От врага. Я подумал, не доложить ли об этом Александру. По-моему, если взять давильный пресс для маслин и хорошенько отжать тебе яйца, мы бы могли узнать много интересного.
— Молчи, дурень. Лучше дай мне посмотреть, о чем ты говоришь.