— Этой ночью твоя смена?
— Да, гегемон, — ответил тот.
— Тогда почему же тебя до сих пор не было?
— Царь еще не спал, и я не хотел ему мешать.
— Ты мне не мешаешь, — сказал Александр. — Можешь оставаться, если хочешь.
Юноша сел в углу шатра. Птолемей посмотрел на него, потом перевел взгляд на Александра — и ощутил какую-то странность, неосязаемое напряжение в воздухе, некую затаившуюся энергию.
— Это тот юноша, которого на днях наказали после охоты, — сказал Александр.
— Ты обиделся? — спросил Птолемей оруженосца, увидев, что тот помрачнел. — О, не стоит. Знал бы ты, сколько меня наказывали в твои годы! Царь Филипп лично давал мне пинков под зад и тоже однажды велел высечь, когда из-за меня захромал его конь. Но я не принимал этого близко к сердцу, потому что он был великий человек и делал это для моего же блага.
— Времена изменились, — заметил Александр. — Эти юноши не похожи на нас. Они… другие. А может, это мы стареем. Мне тридцать, подумать только!
— Что и говорить, для меня эти годы пролетели в одно мгновение. Ладно, продолжу свой обход. Можно взять собаку? Составит мне компанию.
Перитас завилял хвостом.
— Возьми, пусть немного подвигается, а то жиреет.
— Тогда я пошел. Если понадоблюсь, зови.
Александр кивнул и вновь погрузился в чтение, то и дело отхлебывая из стоящего на столе кубка.
Ермолай молча сидел перед ним, сжав челюсти и опустив глаза. Царь иногда отрывался от свитка и смотрел на него с загадочным выражением на лице. И вдруг проговорил:
— Ведь ты ненавидишь меня, правда? За то, что я велел тебя высечь.
— Неправда, государь. Я…
Но было видно, что он лжет. Царь убедился в том, что этот юноша коварен, так как не нашел в себе ни мужества проявить свою ненависть, ни силы отказаться от нее.
— Ладно, неважно.
Так прошла почти вся ночь — холодная, пустая, бесполезная. Приближался час смены караула. Близился рассвет. Ермолая терзали сомнения, и он не отрывал глаз от царя, который то и дело склонял голову, словно сморенный сном.
Еврилох тоже всю ночь не ложился, сознавая, что все три оруженосца в карауле — заговорщики. Он был уверен, что они решили действовать, тем более что командующий Птолемей обычно забирал с собой Перитаса, совершая обход караулов. Но потом, видя, что свет в царском шатре все не гаснет и царь не спит, хотя нет никакой непосредственной опасности вражеского вторжения, Еврилох пришел к убеждению, что там происходит нечто страшное. Может быть, Александр все узнал… Или Ермолай и прочие нападут перед самым рассветом. Он подумал, что этих бессовестных можно спасти только одним: если рассказать кому-то о заговоре. И как раз в этот момент он увидел Птолемея, завершавшего свой обход. Еврилох решил подойти к нему:
— Гегемон…
— В чем дело, мальчик?
— Я… Нам нужно поговорить.
— Я тебя слушаю.
— Не здесь.
— Тогда пошли в мой шатер. — Он провел оруженосца с собой и велел войти. — Ну? Что за таинственность?
— Выслушай меня, гегемон, — начал Еврилох. — Мой брат Епимен, Ермолай и другие юноши… Как бы это сказать… Им пришла в голову странная мысль… Ты знаешь, что Ермолай с моим братом и несколькими товарищами бывает у Каллисфена, и тот забил им голову всякими глупостями насчет демократии и тирании, и вот…
— И что? — спросил Птолемей, нахмурив брови.
— Они всего лишь мальчишки, гегемон, — продолжил Еврилох, не в силах сдержать слезы. — Возможно, в этот раз они отказались от своего плана… Может быть, царь что-то заподозрил… Не знаю… Я решил поговорить с тобой, чтобы ты напугал их… чтобы они больше и не думали ни о чем таком. Это все Каллисфен, понимаешь? Сами они никогда бы не додумались. Хотя царь и велел высечь Ермолая за того кабана, не знаю, пришло бы ему… Хотя кто знает…
— О великий Зевс! — не выдержал Птолемей и крикнул: — Перитас, беги, беги к Александру!
Пес бросился вперед и ворвался в царский шатер, когда его хозяин собирался задремать за столом, а Ермолай тихонько засунул руку за пояс, под хитон. Перитас повалил парня на землю и схватил зубами сжимавшую кинжал руку.
Тут же вбежал Птолемей и еле успел удержать пса за ошейник, пока тот не откусил юноше руку. Александр, от этого шума моментально стряхнув дремоту, вскочил и схватился за меч.
— Они хотели тебя убить, — тяжело дыша, сказал Птолемей, отобрав у Ермолая кинжал.
Юноша, вырываясь, кричал:
— Проклятый тиран! Кровавое чудовище! У тебя руки в крови! Подлый убийца, ты убил Пармениона и Филота!
Два других караульных оруженосца, стоявшие снаружи, попытались улизнуть, но Птолемей громким голосом позвал трубача и велел трубить сигнал тревоги. Пытавшихся сбежать юношей тут же задержали «щитоносцы». Еврилох, плача, умолял:
— Не трогай их, гегемон! Не причиняй им зла. Они ничего не сделали, клянусь! Отдай их мне, я накажу их, я изобью их в кровь, но не причиняй им зла, прошу тебя!
Александр вышел, бледный от бешенства, а Ермолай продолжал громко выплевывать всевозможные оскорбления ему вслед. Посреди лагеря уже было полно солдат, сбежавшихся со всех сторон.
— Чего заслуживают эти люди, государь? — ритуальной фразой вопросил Птолемей.
— Пусть их судит войско, — ответил Александр и удалился в свой шатер.
Тут же собрались военные судьи, и оруженосцев подвергли допросу. Их допрашивали целый день и всю ночь, устраивали им очные ставки, ловили на противоречиях, били и пороли, пока они во всем не сознались. Никто из них даже под пытками не назвал имени Каллисфена, но Еврилох, которого не тронули, так как он спас царю жизнь, продолжал утверждать, что эти юноши не задумали бы ничего такого, если бы Каллисфен не растлил их своими идеями. И до последнего он продолжал умолять, чтобы их пощадили.
На рассвете следующего дня, хмурого и дождливого, виновных забросали камнями.
Евмен, присутствовавший как на суде, так и на казни, вошел в шатер к Каллисфену и увидел, что тот весь трясется, бледный, как мертвец, и в тревоге заламывает руки.
— Кто-то назвал твое имя, — сказал ему секретарь. Каллисфен со стоном упал на табурет.
— Значит, все кончено, да?
Евмен не ответил.
— Для меня все кончено, верно? — крикнул историк громче.
— Твои фантазии обретают плоть, Каллисфен. Они облеклись в плоть этих мальчиков, которые сейчас лежат под кучей камней. Такой человек, как ты… Разве ты не знал, что словом можно убить больше людей, чем мечом?
— Меня будут пытать? Я не выдержу, не выдержу. Они заставят меня сказать все, что захотят! — прорыдал Каллисфен.