Супруг протянул к ней руки, но Барсина попятилась и легла на постель. Пока Мемнон смотрел на нее пламенным взглядом, она раздвигала бедра все смелее, желая доставить своему мужчине наивысшее наслаждение, прежде чем покинуть его — возможно, очень надолго.
— Посмотри на меня, — сказала Барсина. — Не забывай меня. И даже если ты будешь приводить других женщин на свое ложе, даже если тебе предложат молодых статных евнухов, помни меня, помни, что никто другой не может отдаться тебе с такой любовью. Эта любовь жжет мне сердце и плоть.
Она говорила тихим голосом, в котором ощущалось то же тепло, что и в свете лампы, волнами падавшем на ее блестящую и смуглую, как бронза, кожу, очерчивая поверхность ее тела, как волшебный пейзаж.
— Барсина…— прошептал Мемнон. Теперь и он снял длинную хламиду, обнажив свое сильное тело. — Барсина…
Его точеный торс, закаленный сотнями битв, был отмечен шрамами, а последняя рана оставила длинную отчетливую красноватую борозду на бедре. Однако внушительные мускулы и твердый взгляд излучали грозную мощь, непокорную и отчаянную, полную наивысшей жизненной силы.
Ее взгляд долго и настойчиво ласкал его, а муж приближался к ней не совсем уверенными шагами. Когда он лег рядом, ее руки скользнули по его мощным бедрам к паху, и ее рот разбудил наслаждение в каждой точке его тела. Потом она села на него так, чтобы он не ощущал боли в пылу любви, и наклонилась к нему, совершая бедрами те же томительные танцевальные движения, которыми покорила его в первый раз, когда он увидел ее в доме ее отца. Наконец, побежденные усталостью, они упали рядом друг с другом. Над волнистыми очертаниями карийских холмов уже начал пробиваться слабый свет.
Удары таранов, беспрестанно колотивших в стены Милета, громом разносились до самых склонов горы Латмос, а с моря было видно, как из огромных катапульт в город летят камни. Персидский адмирал собрал на юте своего корабля командиров эскадры, чтобы принять решение. Донесения поступали удручающие. Попытка высадиться на берег, и так уже рискованная, теперь из-за истощения людей от голода и жары стала бы просто самоубийством.
— Пойдем к острову Самос, — предложил один финикиец из Арада, — пополним запасы воды и продовольствия, потом вернемся сюда и попытаемся высадиться у их перекопанного рвом морского лагеря. Попробуем сжечь их корабли, атакуем их с тыла, пока они заняты под стенами Милета, и дадим горожанам возможность совершить вылазку. Македонянам придется защищаться на два фронта и на пересеченной местности, и мы окажемся в выигрышном положении.
— Недурно, — одобрил предложение один наварх-киприот [9] . — Если бы мы атаковали сразу, прежде чем они вырыли перед кораблями укрепления, наши надежды на успех были бы больше, но можно попробовать и сейчас.
— Согласен, — признал персидский адмирал, увидев почти полное единомыслие своих соратников. — Итак, на Самос. Мой план таков: после того как моряки и солдаты восстановят силы, мы воспользуемся вечерним бризом, чтобы вернуться ночью и атаковать их морской лагерь. Нападем внезапно — рискнем зайти в тыл их войска, стоящего под стенами Милета.
Чуть погодя флаг, поднятый на рее флагманского корабля, дал флоту сигнал спустить весла и приготовиться к отплытию.
Корабли в полном порядке, рядами по десять, под задающий ритм гребли барабанный бой двинулись на север, к острову Самос.
Александр, находившийся под южной стеной Милета, услышал крик одного из своих воинов:
— Они уходят! Персидский флот уходит!
— Великолепно, — заметил Селевк, в это время исполняющий обязанности царского вестового. — Город должен сдаться. Теперь им не на что надеяться.
— Нет, погоди, — остановил его Птолемей. — С флагмана что-то сигналят городу.
И в самом деле, на корме отходившего в море большого корабля были видны вспышки, а вскоре появился и ответ: на самой высокой башне Милета взвился большой длинный красный флаг, а следом еще два — синий и зеленый.
— Они подтверждают, что получили сообщение, — объяснил Птолемей, — но, поскольку солнце не благоприятствует, не могут сигнализировать светом.
— И что, по-твоему, они хотят сказать? — спросил Леоннат.
— Что они вернутся, — ответил Селевк. — По-моему, они идут на Самос пополнить запасы воды и продовольствия.
— Но на Самосе командует афинянин — наш союзник, — возразил Леоннат.
Селевк пожал плечами:
— Увидишь, они получат все, чего попросят. Афиняне боятся нас, но не любят. Погляди хотя бы на то, как ведут себя здесь их войска. Ты видел афинян хоть на одном празднике вместе с нами? А их командиры? Они смотрят на тебя сверху вниз, как на прокаженного, и являются на собрания высшего командования, только если на приглашении есть подпись Александра, а иначе даже не пошевелятся. Говорю тебе, на Самосе персидский флот получит все, в чем нуждается.
— Как бы то ни было, нам все равно, — сказал Александр. — Даже утолив жажду и набив брюхо, персы должны решить, высаживаться им или нет, поскольку я не собираюсь выводить наш флот в море. И Неарх со мной согласен. Нам остается лишь патрулировать вход в залив быстрыми шлюпками, чтобы избежать внезапной атаки ночью или на рассвете. Предупредите адмирала.
Царь вернулся к городской стене, чтобы усилить осадные работы.
Стенобитными машинами распоряжался Лисимах. Он велел придвинуть огромный таран туда, где подкоп, сделанный предыдущей ночью, ослабил стену.
— Я хочу, чтобы отныне машины работали непрестанно, днем и ночью, без перерыва. Велите также принести херонейский барабан: его звук должны услышать в городе, и это посеет панику. Не прекращайте бить в него, пока стена не упадет под ударами таранов.
Два всадника галопом помчались в лагерь и передали Неарху приказ.
Адмирал велел послать в море десяток шлюпок с кувшинами масла, чтобы в случае надобности зажечь его ночью, и организовал доставку огромного барабана под стены Милета.
Вскоре шлюпки вышли в море ожидать возвращения персидского флота, а «Гром Херонеи», как уже прозвали барабан солдаты, подал голос. Глубокий рокот, ритмичный и угрожающий, ударился об окружающие горы и, отразившись, разнесся по берегу. А вслед за этим громом вскоре последовали оглушительные удары таранов, выдвинутых сотнями рук к городским стенам, в то время как катапульты метали камни на стены, чтобы держать защитников Милета подальше от осадных машин.
Когда один отряд уставал, на его место вставала смена, и когда одна машина ломалась, ее тут же заменяли исправной, чтобы у осажденных не было ни минуты передышки.
При наступлении темноты персидский флот, пользуясь попутным ветром, вышел на рейд и с надутыми парусами двинулся к морскому лагерю Неарха. Но маленькие отряды на шлюпках в темноте были бдительны. Издалека завидев на фоне неба огромные силуэты персидских кораблей, они сразу же открыли кувшины с маслом и стали один за другим опорожнять их в море, образуя за кормой длинный след, а потом подожгли его.