— Я капитан Караманлис, пожалуйста, садитесь. Что я могу для вас сделать?
У Нормана Шилдса были круги под глазами, веки опухли, словно он несколько дней не спал. Манжет и воротник рубашки испачкались, брюки выглядели потертыми, мешковатыми на коленях. Он все никак не мог ответить, как будто подбирал правильные слова, чтобы начать.
— Господин капитан, — произнес он наконец, — выслушайте меня. Я собираюсь предложить вам возможность всего за час стать сказочно богатым.
Караманлис в замешательстве посмотрел на него, сомневаясь в умственном здоровье своего собеседника. Норман уловил его мысль.
— Я готов доказать свои слова. Вы можете во всем удостовериться сами, а я в это время посижу здесь.
— И что же я такого сделал, чтобы заслужить столь чудесную возможность?
Норман продолжил свою речь, не обращая внимания на вопрос Караманлиса:
— В субботу ночью в Афинах некто спрятал в тайном месте микенскую вазу из цельного золота, огромной ценности. Этот предмет не каталогизировали, и никто, насколько мне известно, не знает о его существовании. Несомненно, его обнаружили во время недавних раскопок, но точнее не могу вам сказать.
Караманлис стал внимательнее:
— Продолжайте. Я вас слушаю.
— Освободите моих друзей, Клаудио Сетти и Элени Калудис, а также Мишеля Шарье, если он здесь, а я скажу вам, где находится этот предмет. Вы сможете без труда забрать его, а я готов отправить его в Лондон на аукцион Сотбис. Он, вероятно, принесет вам миллион долларов. Мне кажется, это вполне разумные условия для обмена.
Караманлис вздрогнул, услышав подобную цифру, но надел свое самое лучшее выражение лица — честного чиновника и слуги государства, хотя многодневная щетина на подбородке и верхней губе указывали на то, что он находится в затруднительном, критическом положении.
— То, что вы сказали, очень серьезно, но я сделаю вид, будто не слышал этого. Ведь мой долг — получить сокровище, принадлежащее прошлому этой страны, и вручить его Департаменту античных ценностей. Что же касается ваших друзей, я не могу освободить никого из тех, кто должен предстать перед правосудием. Однако, если я правильно помню, их задержали всего лишь для простой проверки, — он притворился, что уточняет сказанное по картотеке, — а значит их, вероятно, вскоре отпустят.
— Я хочу, чтобы их немедленно выпустили, или же я вам ничего не скажу.
— Осторожнее, не забывайте, с кем говорите, я ведь могу вас арестовать.
— Попробуйте только. В британском посольстве знают, что я здесь, — солгал он, — а мой отец — поверенный в делах.
— Я могу лишь пообещать вам ускорить прохождение формальностей, и они выйдут, скажем, завтра же. Разумеется, если вы не захотите предоставить мне информацию, о которой упомянули, я вынужден буду продлить срок предварительного заключения…
— Вы ошибаетесь, если думаете, будто я сообщу вам эти сведения без надежных гарантий.
— Простите, но вам придется поверить мне на слово. Скажите мне, где находится сей предмет, и завтра утром вы увидите своих друзей. Ручаюсь вам.
— Завтра утром?
— Именно.
— Сосуд находится в Национальном археологическом музее.
— В самом деле это хороший тайник. Видите ли, в таком случае нет больше никаких проблем. В музей, с его системами безопасности, нельзя проникнуть до открытия. Если вы не увидите завтра своих друзей, можете просто дать знать директору и рассказать ему о местонахождении сосуда, если не доверяете мне.
— В таком случае я вам все скажу завтра.
— Это невозможно, мне придется на несколько дней уехать. Вы должны сообщить мне все прямо сейчас.
— Хорошо. Я вам скажу, но не пытайтесь провести меня, я найду способ отомстить вам, будьте уверены.
Караманлис проигнорировал его угрозу.
— Сосуд спрятан в угловом шкафу в хранилище, вторая дверь налево по подземному коридору. Он стоит в ведре с опилками. Помните, Караманлис, если вы нарушите наше соглашение, я найду вас и заставлю раскаяться в обмане. — Он встал и направился к двери. — Я ни на йоту не верю вашим намерениям отдать сосуд в департамент, — сказал он, прежде чем выйти. — Однако я сдержу свое обещание. Если вы выпустите моих друзей, я помогу вам продать этот предмет и сразу же получить названную мною сумму, но если вы сами захотите этим заняться, я ничего не имею против. Я еще некоторое время пробуду тут, вы сможете найти меня в британской археологической школе, после я уеду, и ноги моей больше не будет на этой несчастной земле.
Он стремительно вышел из кабинета, почти бегом пересек коридор и внутренний дворик, остановил первое попавшееся такси и сел в него.
— Куда едем? — спросил водитель.
Норман назвал ему свой адрес в Кифиссии и, пока машина трогалась, обернулся, чтобы оглядеть здание управления полиции. Он представил себе, что в какой-то части этого мрачного строения томятся в неволе и отчаянии его друзья. Если он правильно разыграл свою партию, их страдания вскоре окончатся. И все же разум его обуревали сомнения, время от времени превращавшиеся почти в уверенность: каким образом полиция явилась на квартиру Клаудио Сетти на Плаке, о которой знал только он? И где Мишель? Его исчезновение могло иметь только одно объяснение: полиция арестовала его и, вероятно, заставила говорить. Бедный Мишель.
Через десять минут после его отъезда капитан Караманлис тоже вышел из здания управления, прыгнул в свою служебную машину и направился в сторону площади Омонии. Генеральный директор Департамента античных ценностей был обнаружен в одном из центральных ресторанов и ожидал его на кофе.
Афины, Национальный археологический музей
18 ноября, 23.45
Загадочное великолепие микенских царей блестело при свете электрического фонаря, в ускользающих отблесках возникали суровые лица, навеки застывшие в расплавленном золоте, по безмолвным залам огромного музея раздавались медленные шаги Костаса Цунтаса, начальника охраны: как и каждую ночь, он обходил помещение дозором, и путь ему освещало лишь слабое мерцание контрольных лампочек на выключателях и панелях сигнализации. Маршрут его неизменно пролегал из микенского зала в зал курасов, потом в кикладский и, наконец, в зал керамики и фресок Санторини.
Пучок лучей ласкал совершенные мраморные формы, и в этой атмосфере вне времени старый охранник чувствовал себя легко, словно находился в преддверии пока еще несбыточного, но уже близкого и почти знакомого мира.
Он всю жизнь провел среди этих каменных, золотых и бронзовых созданий, и в ночном одиночестве они казались ему родными, вот-вот готовыми пошевелиться. В спустившемся мраке лучом своего фонаря он возвращал их к жизни, одну за другой. Днем среди сумятицы и шарканья шагов посетителей они были всего лишь неподвижными, бездушными предметами, выставленными на обозрение организованных туристических групп, семенящих за своими экскурсоводами и говорящих на смешении разнообразных языков.