— Вы помогли туркам с военными поставками? Но, капитан…
— Идиот, что ты знаешь о великой международной стратегии? Важно, что в Адимане нас ждет отряд курдских боевиков, вооруженных до зубов, и они вместе с нами в горах будут охотиться за наркодельцами, у которых полно долларов и всякой прочей всячины… Нам — наркодельцов, мертвых, а им — доллары. Как тебе, а? Наши противники хотели заманить нас подальше, одних и без оружия, в чужую, враждебную страну, но не тут-то было. У порядочных людей повсюду друзья… Запомни это. А теперь дай мне поспать. Разбуди, когда глаза начнут слипаться, а до той поры несись как ветер.
Эски-Кахта, Восточная Анатолия
16 ноября, 17.00
Мишель вышел из машины и, обессиленный, прислонился к стене соседнего дома, чтобы не упасть. За последние три дня он спал в обшей сложности всего несколько часов, но его мучила мысль о том, что он снова опоздал, что напрасно потерял время на ремонт машины, не справлявшейся с адским ритмом езды, который он пытался из нее выжать, что несколько раз ошибся дорогой, умирая от усталости и напряжения.
Он постоял немного, пытаясь прийти в себя и немного взбодриться под дуновением холодного ветра, а потом отправился в туристическое агентство, где летом выдавали напрокат джипы для туристов, желающих отправиться в горы. Офис оказался закрытым, но мальчик указал ему, где найти агента прокатных фирм Смирны, Стамбула, Аданы… Человек лет шестидесяти, работавший одновременно дубильщиком, стоял среди огромной кучи овец с содранной шкурой и сказал Мишелю, что итальянец здесь проезжал, но машину не сдал, а оставил себе еще на сутки.
— А куда он поехал? Вам известно? — спросил Мишель.
Человек покачал головой:
— Он безумец. Он двинулся по дороге на гору. Я сказал ему о том, что метеорологи обещают плохую погоду, но он даже не ответил… Ну, поскольку машины застрахованы на все случаи жизни… Ему повезло…
— А что ему делать в горах?
Кожевенник развел руками:
— Смотреть памятник, что ж еще? Да уж, столько людей в этот сезон — я такого никогда не видел.
— А что, еще кто-то туда поднялся? — спросил Мишель.
— Двое мужчин, примерно два часа назад.
— Вы можете их описать?
— Одному за шестьдесят, с седыми усами и редкими волосами, другой помоложе, лет пятьдесят с небольшим, толстый, коренастый. Оба они хорошо экипированы.
— Спасибо, — сказал Мишель. — Как вы думаете, далеко ли я доеду вот на нем. — Он указал на свой пыльный синий «ровер».
— Почти до самой вершины, если не начнется дождь или, того хуже, снег. В таком случае я не хотел бы оказаться на вашем месте.
— Спасибо за предупреждение, — поблагодарил Мишель.
Он нашел открытый магазин, где продавалось все, что только можно: от оливкового масла до ботинок альпиниста, и приобрел себе пару теплой обуви, плед и дубленку из бараньей шкуры. Потом он купил немного хлеба в пекарне, бутылку воды и двинулся в гору на машине, в облаке пыли миновав поселок с низкими домами, выстроившимися вокруг минарета. Теперь гора с ее остроконечной вершиной четко вырисовывалась на фоне красного закатного неба.
Вокруг на полях бродили стада. Пастухи в длинных, до пят, меховых бурках, уже начинали сгонять их ниже, на зимние пастбища. А рядом бежали свирепые каппадокийские мастино, в ошейниках с шипами, с ушами, обрубленными по самый корень. Что здесь намерен делать Клаудио? На мгновение Мишель засомневался, решив, будто поддался галлюцинации и гнался по всей Анатолии за призраком, которого видел всего один миг на грязной площадке, забитой фурами. Но этот образ снова всплыл у него в памяти со всеми жесткими атрибутами реальности: Клаудио, обернувшийся в его сторону при свете фар грузовика, его глаза, полные боли, как в тот вечер, когда он на мгновение взглянул на Мишеля во дворе афинской полиции. Может быть, Клаудио тоже узнал его? И поэтому столь стремительно бежит прочь? Или он тоже спешит на встречу, которую ему нельзя пропустить?
Он двигался вверх до тех пор, пока машина «тянула», потом бросил ее, взял сумку и плед, хлеб и сигареты и дальше побрел пешком. Вершина горы с каждым шагом становилась все темнее, черный пик вырисовывался на фоне мрачного неба. Трава на лугах, почти высохшая из-за долгого отсутствия дождей, клонилась под внезапными порывами ледяного ветра.
В какой-то момент силы изменили ему, ноги подогнулись, и он упал на колени. Он потерянно огляделся: если буря застигнет его в таком положении, он погибнет от холода. Чуть дальше впереди находился небольшой грот, и он из последних сил дополз туда. Какой-то пастух, видимо, уже устроил себе из этого места укрытие: в углу лежало сено и немного соломы. Мишель свернулся калачиком, натянув на себя плед, достал из сумки хлеб и стал есть, запивая водой. Закончив, он почувствовал, как силы возвращаются к нему, и решил с первыми лучами продолжить восхождение к вершине. Кто еще мог оказаться здесь, среди одиноких просторов? Он натянул на себя дубленку и закурил. Он не знал: ее маленький огонек в пустыне подобен маяку над равниной моря.
— Капитан, капитан, вы видели?
Караманлис не сводил глаз с черной пирамиды, возвышавшейся меньше чем в километре от них, — с огромного мавзолея Коммагена. Он с досадой обернулся к Влассосу:
— Что ты увидел?
— Свет, смотрите, вон там, вот, сейчас… видите?
— И что? Должно быть, пастух закурил свою вонючую папиросу. Успокойся и отдыхай. Как только начнет светать, мы двинемся вверх и посмотрим, есть ли там кто-нибудь и чего он хочет. Наши друзья уже поднимаются: они привыкли идти в темноте, они как кошки.
Влассос подвинул к себе поближе винтовку и вытянулся в спальнике.
— Ну, если кто-нибудь сюда подойдет, пастух он там или нет, я на всякий случай поджарю его, как треску. Это место мне не нравится.
Свист ветра, казалось, вдруг утих, и ворчание грома вдалеке прекратилось, но в этой внезапной тишине с вершины горы раздался чужеродный звук, похожий на мелодию флейты: сладкая, щемящая музыка, проникавшая в скалистые ущелья, разливавшаяся по высохшим лугам, лизала ветви деревьев.
Влассос подскочил и сел:
— Это что за черт?
Караманлис тоже напряг слух, сначала он не смог объяснить себе столь странное явление, а потом, по мере того как музыка становилась громче и сильнее, ему словно во сне представилось, как он идет по коридору в подвале полиции десять лет назад и слышит эту песнь гордости и отчаяния, проникавшую через массивную дверь камеры.
— Я знаю, что это такое, — сказал он. — Я уже слышал эту заунывную песню… Это вызов: он хочет дать нам понять, что он здесь и ждет нас.
— Господи, я иду наверх и…
— Не двигайся! Пусть играет. Потом он запляшет, а ритм будем отбивать мы, как только прибудет остальная часть оркестра.
Остальная часть оркестра пешком поднималась во мраке по восточному склону горы, собираясь явиться в назначенное место и окружить всю вершину, заблокировав главные тропы.