В святилище повисла тишина: все предались воспоминаниям об ушедшем, но таком близком детстве, всех охватило волнение за неведомое будущее, и все сознавали, что бок о бок с Войной всегда скачет Смерть.
Они смотрели на лицо Александра. В слабом свете ламп цвет его глаз был неуловим. Друзья читали в них загадочное беспокойство, желание броситься в бесконечную авантюру и в этот момент отдавали себе полный отчет в том, что очень скоро отправятся в поход, но не задумывались, вернутся ли из него.
Царь подошел к Филоту:
— Я сам поговорю с твоим отцом. Мне бы хотелось, чтобы память об этом вечере осталась между нами.
Филот кивнул:
— Ты прав. И я благодарен тебе за то, что ты попросил меня принять участие.
Атмосферу внезапно возникшей грусти нарушил Птолемей:
— Что-то я проголодался. А не пойти ли нам в харчевню Эвпита поесть куропаток на вертеле?
— Да, да! — откликнулись все.
— Платит Евмен! — крикнул Гефестион.
— Да, да, платит Евмен! — дружно подхватили все, включая царя.
Спустя мгновение храм снова опустел, и лишь раздавался топот копыт, который тоже скоро затих в ночи.
* * *
В это самое время вдали оттуда, во дворце в Бутроте на обрыве у моря, Клеопатра открыла дверь своей спальни и обняла мужа. Траур, предписанный молодой жене, закончился.
Царя молоссов сопровождали одетые в белое девушки, которые несли зажженные факелы, символ пылкой любви. Они провели его по лестнице до смежной комнаты. Одна из них сняла с него белоснежный плащ и легонько толкнула створку двери. Потом, все вместе, они удалились по коридору, легкие, как ночные бабочки.
Александр увидел золотистый свет, трепетно падавший на мягкие, как морская пена, волосы: Клеопатра. Он помнил робкую девочку, которая столько раз тайком наблюдала за ним во дворце в Пелле, а потом убегала на резвых ножках, если он оборачивался и видел ее. За ней ухаживали две служанки: одна расчесывала волосы, а другая развязала пояс свадебного пеплоса и расстегнула пряжки из золота и янтаря, покрывавшие белые, как слоновая кость, плечи. И девушка обернулась к двери, облаченная лишь в свет от лампы.
Муж вошел в дверь и приблизился, чтобы полюбоваться красотой ее тела, чтобы опьянеть от света, который излучало это неземное лицо. Она задержала на нем свой пламенный взгляд, не опуская длинных влажных ресниц: в этот момент в ее глазах сверкала дикая сила Олимпиады и фантастический пыл Александра, и царь, околдованный этими чарами, заключил ее в объятия.
Он нежно погладил ее лицо и грудь.
— Моя жена, моя богиня… Сколько бессонных ночей я провел в этом доме, мечтая о твоих медовых устах и твоем лоне. Сколько ночей…
Его рука скользнула по ее мягкому животу, по покрытому легким пушком лобку. Прижимая Клеопатру к себе, он уложил ее на ложе.
Александр открыл свежие губы жены огненным поцелуем, и она ответила с той же страстью, и, овладев ею, он понял, что она не была девственна, что другие уже владели ею до него, но это не ослабило его пыла. Александр продолжал наслаждаться объятиями Клеопатры, ее душистой кожей, погрузив лицо в мягкое облако волос, ища губами ее шею, ее плечи, ее несравненную грудь.
Он ощущал, что лежит с богиней, а ни один смертный не смеет ничего требовать у богини; он может лишь быть благодарным за то, что получает.
В конце концов, изнеможенный, Александр лег рядом, а огоньки ламп погасли один за другим, впустив в комнату опаловый полумрак лунной ночи.
Клеопатра заснула, положив голову на широкую грудь мужа, обессиленная после долгого наслаждения, которое вдруг закрыло ее детские глаза.
Дни и ночи царь молоссов думал лишь о молодой супруге, посвятив всего себя ей, окружив ее всевозможным вниманием и заботой и загнав в самую глубину сердца шип мучительной ревности, пока одно непредвиденное событие не пробудило вновь его интереса к окружающему миру.
Александр стоял с Клеопатрой на выступе дворца и наслаждался дыханием вечера, когда увидел в море небольшую флотилию, взявшую курс в порт. В море двигался корабль с великолепным изображением дельфина, сопровождаемый четырьмя другими военными кораблями с лучниками и гоплитами в бронзовых доспехах на борту.
Чуть позже стражник сообщил:
— Государь, прибыли иноземные гости из Италии, из могущественного города Тарента, и просят завтра твоей аудиенции.
Царь посмотрел на красное, медленно опускавшееся за море солнце и ответил:
— Передайте, что я с радостью приму их.
Налив Клеопатре кубок легкого вина, того самого шипучего вина, которое предпочитал ее брат, он спросил:
— Ты знаешь этот город?
— Лишь по названию, — ответила молодая женщина, пригубив.
— Этот город богат, но слаб в военном отношении. Хочешь выслушать историю про него?
— Конечно, если ее расскажешь ты.
— Хорошо. Ты должна знать, что давным-давно спартанцы осаждали Ифом, город в Мессении. Осада продолжалась уже несколько лет, но преодолеть сопротивление так и не удавалось. И лакедемонские правители, озабоченные тем, что из-за долгого отсутствия множества воинов, занятых осадой, в городе рождается мало детей, решили, что если и дальше так пойдет, то настанет день, когда будет невозможно призвать в войско достаточно воинов и их родной город останется без защиты. И они приняли такое решение: отозвать из-под Ифома отряд солдат, самых молодых и сильных, с приказом вернуться домой и выполнить миссию гораздо более приятную, чем война, но не менее ответственную.
Клеопатра улыбнулась и подмигнула:
— Пожалуй, я догадываюсь какую.
— Именно, — продолжил царь. — Их задача состояла в том, чтобы оплодотворить всех имевшихся в городе девственниц. Что они и исполнили с чувством долга и тем же рвением, которые вдохновляли их на бой. И задание было выполнено так хорошо, что через год родился многочисленный выводок младенцев. Но война вскоре кончилась, и все другие воины, вернувшись домой, постарались наверстать упущенное время, в результате чего народилась еще куча детишек. Однако когда они выросли, законнорожденные объявили, что рожденных незамужними нельзя считать гражданами Спарты, а нужно относиться ко всем ним как к ублюдкам. Возмущенная молодежь приготовилась к бунту, а во главе их встал сильный и пылкий юноша по имени Тарес. К несчастью для бунтовщиков, заговор был раскрыт, и всех их изгнали с родины. Тарес обратился к Дельфийскому оракулу, который указал им место в Италии, где они смогут основать свой город и жить в счастье и богатстве. Город был построен и существует по сей день — это Тарент, названный так в честь Тареса.
— Прекрасная история, — проговорила Клеопатра с налетом грусти в глазах, — но интересно, чего они хотят.
— Это выяснится, как только я выслушаю их, — сказал царь, вставая и целуя ее на прощанье. — А теперь позволь мне уйти и сделать распоряжения, чтобы гостей приняли с честью.