Однажды, когда мы пошли к колодцу, налетел столь сильный ветер, что мы едва устояли на ногах и согнулись пополам, чтобы выдержать его могучий натиск. Мы знали: то был ветер, который грохочет!
Мир на какое-то время погрузился во мглу, в густой туман, все вокруг померкло. Пришлось закрыть голову подолом. Лишь солнечный диск был хорошо виден сквозь ткань, но приобрел необыкновенный розоватый оттенок. Казалось, он висит в пустоте над безграничной степью с неясными очертаниями, над страной призраков.
И в тумане появилось какое-то удивительное существо, словно парившее по воздуху.
Привидение.
Один из духов, что на закате выходят из-под земли, чтобы устремиться в ночь, едва лишь солнце спрячется за горизонтом.
— Смотрите, — показала я подругам.
Контуры таинственной фигуры сделались четче, но лицо оставалось невидимым. Позади раздавались привычные вечерние звуки: крестьяне возвращались с полей, пастухи вели стада в загоны, матери звали детей домой. А потом вдруг наступила тишина. Грохочущий ветер умолк, дымка постепенно рассеялась. Слева показалась рощица из двенадцати пальм, росших вокруг колодца, справа — гора Айн-Рас.
А перед ними стояла она.
Теперь ее можно было хорошо разглядеть: фигуру, лицо, обрамленное темными волосами. Молодая женщина, красивая.
— Смотрите! — повторила я, как будто она и без того не привлекла к себе всеобщее внимание. Изящная незнакомка ступала медленно, словно с каждым шагом по направлению к Бет-Каде ей становилось все тяжелее идти под взглядами людей.
Мы обернулись и увидели, что на краю деревни собралось множество соседей: они стояли стеной, женщина приближалась к ним. Кто-то что-то выкрикнул — ужасные слова, полные ярости, какой мы прежде не знали. Одна из женщин прокричала:
— Уходи! Уходи прочь, пока не поздно!
Но таинственная незнакомка не слышала или не хотела слышать и продолжала идти. Теперь еще и тяжесть ненависти довлела над ней, так что красавица продвигалась со все большим трудом.
Один из жителей подобрал с земли камень и бросил в нее. Остальные тоже взяли камни и стали кидать ими в женщину. Та зашаталась. Один из камней попал в правую руку, второй угодил в колено, и она упала. Потом сделала над собой усилие и встала. Напрасно бедняжка искала глазами в свирепой толпе лицо друга.
Тогда я закричала:
— Оставьте ее в покое! Не делайте ей зла!
Но никто меня не послушал. Камни полетели градом. Несчастная упала на колени. Я не была с ней знакома и ничего о ней не знала, но ее стойкость казалась мне чудом, прежде невиданным в нашем забытом уголке владений Великого царя.
Расправа продолжалась до тех пор, пока жертва не перестала подавать признаки жизни. Затем жители повернулись к ней спиной и пошли обратно в деревню. Я подумала о том, что скоро они сядут за стол, отломят по куску хлеба и примутся за ужин. Убивая издалека, камнями, не пачкаешь руки кровью.
По-видимому, моя мать тоже стояла в толпе, потому что я услышала, как она кричала мне:
— Иди сюда, дурочка, шевелись!
Мы словно застыли в ужасе от увиденного: подобного даже представить себе не могли. Я первой пришла в себя и побрела домой.
Преодолевая страх, прошла рядом с телом незнакомки, достаточно близко, чтобы разглядеть струйку крови, окрасившую песок в красный цвет. Из-под груды камней торчали правая рука и ноги, тоже окровавленные, — а потом я отвела глаза и, плача, побежала прочь.
Мать влепила мне две пощечины, и я чуть не уронила кувшин с водой. Не было никакой причины колотить меня; полагаю, таким образом она пыталась дать выход напряжению и тревоге, которые испытала, наблюдая, как люди камнями закидывают до смерти человека, никому не сделавшего зла.
— Кто была эта женщина? — спросила я, не обращая внимания на боль.
— Не знаю. Молчи.
Я поняла, что она лжет, и, решив не задавать больше вопросов, стала готовить ужин. Когда накрывали на стол, вошел отец; во время еды он сидел, низко склонившись над миской, и не проронил ни слова. Потом отправился в другую комнату, и вскоре мы услышали его тяжелое дыхание. Мать последовала за ним, как только стемнело, а я попросила разрешения остаться еще ненадолго. Она не стала возражать.
Вечерняя заря погасла, и на землю спустилась ночь, а в небе зажглась новая луна. Я села у приоткрытого окна и стала смотреть на звезды. Лаяли собаки; они чуяли запах крови или труп незнакомки, лежавший под грудой камней. Я спрашивала себя: похоронят ли ее завтра или оставят гнить?
Ветер молчал, словно зловещее происшествие и его сделало немым. В Бет-Каде все спали. Все, но не я. Сон не шел, потому что мне казалось, будто беспокойный дух страдалицы бродит по деревне, ища с кем поделиться своей мукой. Я была не в силах справиться с тревогой, охватившей меня во мраке дома, и заснуть на циновке в углу кухни, так что, в конце концов, вышла за порог; вид звездного неба немного успокоил. Я глубоко вздохнула, села на землю возле стены, сохранившей дневное тепло, широко раскрытыми глазами таращилась в темноту и ожидала, пока выровняется биение сердца.
Через некоторое время заметила, что не мне одной не спится: мимо молча, словно тень, проплыла чья-то фигура. Однако походку ни с чем нельзя было спутать, и я узнала одну из своих подруг.
— Абизаг!
— Это ты?.. До смерти напугала.
— Ты куда?
— Никак не могу заснуть.
— Я тоже.
— Хочу посмотреть на ту женщину.
— Она умерла.
— Тогда почему собаки не унимаются?
— Не знаю.
— Потому что чувствуют, что она жива, и боятся.
— Может, они боятся, что ее дух причинит им зло.
— Собаки не боятся мертвых. Только людей. Пойду посмотрю.
— Погоди. Я с тобой.
И мы отправились вместе, хорошо зная, что если в наших семьях об этом узнают, то изобьют до смерти. Проходя мимо дома Мермах, еще одной нашей подруги, мы шепотом позвали ее через окно и постучали в створку. Видимо, она не спала, потому что тотчас же открыла; ее сестра тоже присоединилась к нам.
Мы двигались, держась в тени домов, пока не вышли из деревни, и через несколько мгновений очутились в том месте, где незнакомку забросали камнями. Какой-то зверь убежал прочь, завидев нас: вероятно, его привлек запах крови. Мы остановились перед бесформенной грудой камней.
— Она мертва, — повторил я. — Зачем мы сюда пришли?
Не успела я договорить, как вдруг один камень покатился вниз.
— Она жива, — произнесла Абизаг.
Мы склонились над несчастной и начали по одному убирать камни, стараясь не шуметь, пока наконец полностью не освободили тело. В темноте мы даже не могли хорошенько разглядеть лица раненой. Впрочем, оно превратилось в бесформенную маску и распухло, а волосы слиплись от крови и пыли. Однако на шее пульсировала вена, а из груди вырывался слабый хрип. Она, несомненно, была жива, но мне казалось, что в любое мгновение может умереть.