Туча перед нами расступилась, открывая взорам еще более неприступное и труднопроходимое место — скалистый склон, по которому шла тропинка на вершину горы. Я поняла, что в горах никогда нельзя быть уверенным в том, что куда-нибудь придешь: за одной вершиной может появиться другая, еще более крутая; то, что воспринимается как близкое, оказывается очень далеким, и наоборот. Человек, по мере продвижения, должен приспосабливаться к очертаниям земли, по которой ступает.
К счастью, гроза утихла, лишь время от времени падало несколько капель, но иногда внезапно вода срывалась с крон деревьев, раскачиваемых ветром. Вдруг проявилась пугающая особенность: скорость нашего продвижения увеличилась, люди все время убыстряли шаг — по непонятной причине. Хотя происходящее в голове столь длинной колонны для хвоста оставалось неведомым, каждый знал, что нужно приспосабливаться — в точности как мускулы в извилистом теле змеи слаженно участвуют в образовании витков. Подъем становился труднее и круче, мы же двигались все торопливее. Женщины не смогли бы долго выдерживать этот ритм, и напрасно я, задыхаясь, умоляла девушку не сдаваться. Краем глаза наблюдала за неловкими движениям ее нескладного, непропорционального тела, за усилиями, какие она делала, чтобы не потерять равновесие, слышала крики боли. Неужели мне никто не поможет? Ведь они даже не замечают нас, для них важны лишь мулы, которых я веду. А Ксен слишком занят своими обязанностями командующего, желанием показать всем, чего он стоит и как его недооценивали, до тех пор пока наших военачальников не предали и не взяли в плен. Он, прежде всеми презрительно называемый «писака», теперь гарцевал на коне с удивительной ловкостью, метко разил врага, ранил и убивал, нападал и отступал — без устали, и с каждым колыханием белого гребня на шлеме сознавал, какое впечатление производит на окружающих.
В нас же с девушкой, которую тащила за собой, грязных, промокших насквозь, не осталось ничего красивого и притягательного, мы не представляли никакой ценности, а войску было безразлично, выживем или погибнем. Это обстоятельство До такой степени злило меня, что, когда один из воинов, бежавших мимо, грубо толкнул девушку и она упала на землю, я схватила его за плащ, как только он поравнялся со мной, и закричала:
— Эй, ты, ублюдок, почему не смотришь, куда идешь? Видишь вот эту, с пузом: ты отшвырнул ее на землю! Теперь ее женские прелести уже ничего не стоят, верно? Проклятие, на нее всем наплевать, и если она сдохнет, никто даже не заметит, но ведь если бы такая же, как она, не вынашивала тебя на протяжении девяти месяцев — воина передо мной вообще не существовало бы. Беги, черт возьми, беги, чтоб ты провалился!
Сама удивилась своим словам: при обычных обстоятельствах я покраснела бы, даже если бы мысленно произнесла подобную фразу, — однако воин снял шлем и, обнажая двойной ряд белоснежных зубов, проговорил:
— Мы погибнем, если не побежим, девочка: мы бежим, потому что нам нужно как можно быстрее добраться хоть куда-нибудь. Когда мы там окажемся — если я еще буду жив, — навещу вас и предложу свою помощь. Держитесь.
Я не верила собственным глазам и ушам: передо мной стоял Никарх-аркадиец, герой, сумевший вернуться из вражеского лагеря, держа в руках собственные кишки, чтобы предупредить наших.
— Но ты… — пролепетала я. Напрасно: его уже не было, он надел шлем и превратился в бронзовую маску, стал таким же, как все остальные, одним из «десяти тысяч».
«Чудо! — подумала я. — Но ведь если ему удалось, нам тоже удастся».
— Мы должны двигаться вперед! — прокричала я девушке. — Стисни зубы и не сдавайся. Вот увидишь: мы справимся!
Тучи рассеялись, и я наконец поняла, что творится в голове колонны. Кардухи заняли проход и в большом количестве, тесными рядами, выстроились наверху. В руках они держали большие луки, их было видно издалека, а еще они приготовились бросать в нас огромные камни.
Колонна остановилась.
Вскоре я увидела Ксена: он стремительно проскакал мимо, догоняя Софоса, находившегося впереди. Я догадывалась, о чем они говорят.
— Вы что, с ума сошли? Оставили нас позади, ничего не сказав, а мы постоянно подвергались нападениям.
— Ты разве не понимаешь? Взгляни вверх. Я пытался первым добраться до перевала.
Нас окружили со всех сторон, и ясно было, что Софос не намерен принимать бой в столь неравных условиях.
По крайней мере удалось хоть немного прийти в себя. Девушка выпустила из рук хвост животного и села на землю, тяжело дыша. Я привязала первого мула к деревцу и подошла к ней: бледная, тощая, с черными ввалившимися глазами, она еле переводила дух. Рядом с ней я заметила лужу дождевой воды, наполнявшей углубление в камне.
— Пей, — велела я, — а потом вымой руки: они испачканы дерьмом. И у меня еще осталась кое-какая еда. — Я протянула ей кусок хлеба, который она жадно проглотила. Не помню, как долго дуреха не ела.
Ксен продолжал возмущаться, так как считал, что хвост колонны должны были предупредить об опасности; кроме того, его расстроила потеря двоих воинов из числа лучших. Огромный камень, скатившийся сверху, расплющил шлем и пробил череп Басию-аркадийцу. Второй погиб от стрелы, пронзившей щит и панцирь, — тяжелой смертоносной стрелы кардухов, с крупным наконечником пирамидальной формы.
Но больше всего злила необходимость оставить трупы непогребенными. Ксен верил в богов, и мысль о том, что тела воинов подвергнутся надругательству и будут покалечены, а их души не найдут покоя в ином мире из-за того, что их не погребли с честью, мучила его. С другой стороны, во время сражения в русле канала он наносил врагам ужасные увечья только для того, чтобы испугать персов. Это воззрение касалось только греков.
В рядах царила растерянность, и Ксен предложил решение: во время стычек задней части колонны с местными ему удалось захватить двух пленных, и теперь следовало допросить их, чтобы выяснить, нет ли здесь другого пути, годного для вьючных животных. У нас был переводчик, даже два: один знал персидский и язык кардухов, другой — персидский и греческий. Откуда они взялись — неизвестно! По всей видимости, в армии существовал человек, занимавшийся подобными вопросами, и сумевший их найти. Но это определенно случилось уже после того, как наши военачальники попали в плен, и после того, как мы решили идти на север.
Первый пленник не сказал ни слова. Ни угрозы, ни побои не развязали ему язык. Клеанор ударил его рукоятью копья в живот, отчего горец согнулся пополам, а потом по спине, с огромной силой. Пойманный рухнул на колени, ничего не сказав. Тогда Софос сделал знак одному из своих людей, тот вынул меч из ножен и пронзил пленника насквозь. Кардух осел, словно пустой мешок, а по земле широко растеклось пятно крови. Ксена удивил этот поступок, но потом он понял, что это верное решение, так как второй пленный заговорил и подтвердил, что существует еще один проход, по которому можно провести вьючных животных к перевалу. До сих пор он молчал, боясь, что товарищ сообщит о его предательстве остальным.
— Нам следует знать что-нибудь еще? — спросил Софос. Речь его была спокойна, а человек, пораженный мечом, тем временем вздрагивал на земле в агонии.