К счастью, Тимасий, Неон, Агасий, Ксантикл и даже Клеанор пошли с нами, и так я смогла повидаться с Мелиссой. План Севфа состоял в том, чтобы отвоевать территории, потерянные нм во Фракии, и провести задуманную операцию зимой, когда никто этого не ожидает.
Суровой, ужасной зимой, возможно, еще более холодной, чем та, что мы провели в горах Азии. Многие из нас обморозились, иные лишились ушей или носа и остались навсегда обезображенными. Прекрасные юноши, которые больше никогда не смогут без смущения посмотреть в лицо женщине.
Я часто плакала в укромном уголке — от бесконечной грусти, томившей сердце, плакала оттого, что понимала: не гожусь больше для этой убогой жизни, с узким горизонтом и людьми, похожими на мышей. Но выбора не было.
Плакала, когда Ксен согласился жениться на одной из дочерей Севфа, — из политических соображений, как он сказал. К счастью, брак не состоялся: помешали другие дела. Нужно было выживать.
Kсен снова начал писать. Больше, чем когда-либо. И это тоже меня раздражало. Что такого интересного и достойного бумаги в этой варварской, ледяной земле, в косматых дикарях, в деревенской политике? Однажды вечером, когда он ужинал с верховными военачальниками в жилище Севфа, я пригласила к себе Мелиссу. От разговоров с ней у меня становилось теплее на душе.
— Я тебя не понимаю, — сказала она. — Ксен избрал наилучший вариант. А чего ты ждала — что он поведет армию на Византий и сровняет его с землей? Знаю, это тяжкое существование, но по крайней мере у нас есть пища и крыша над головой. Переживем зиму, и найдется какое-нибудь решение. Не падай духом.
Я не знала, что отвечать. Стояла у огня и грела молоко с капелькой меда — единственное, что доставляло мне хоть какое-то удовольствие, маленькую роскошь, которую я позволяла себе в обществе подруги. А еще Мелисса рассказывала мне прекраснейшие истории, и под конец ей удавалось вызвать улыбку на моем лице. О том, как она соблазняла больших людей: военачальников, правителей, философов, художников — все они падали к ее ногам. Давая им то единственное, что они хотели, красотка получала столько всего взамен: дома, драгоценности, одежду, благовония, изысканные кушанья, праздники и приемы.
— Знаешь, — говорила она, — сказать по правде, у меня ничего не осталось из этих вещей — ведь нужно всегда быть красиво причесанной, накрашенной, надушенной; в общем, все это стоит денег. Конечно, если бы Кир победил… Подумай только. Я бы еще долго оставалась его любовницей и озолотилась… Но такова жизнь. Терпение. В сущности, Клеанор — настоящий мужчина, бык. Он хорошо со мной обращается. Дает все, что в его силах. Но когда закончится эта отвратительная война, я уеду в прекрасный город на побережье, где всегда много воинов, найду себе миленькое жилище, в котором смогу принимать важных гостей, и в короткий срок снова обзаведусь всем необходимым. Видишь ли, это легко. Надеваешь наряд из красивой прозрачной ткани, изящные сандалии и позволяешь собой любоваться, когда идешь в храм принести в жертву Афродите двух голубок. Потом пускаешь слух о том, в какую баню ходишь, — и дело сделано. Как только они видят тебя обнаженной — готовы заплатить любую сумму. Знаешь… ты тоже ничего. Если Ксен тебя оставит, со мной не пропадешь, вместе нам будет неплохо.
— О да, — промолвила я. — С удовольствием к тебе приеду, но я не способна соблазнять мужчин. Лучше буду тебе помогать в качестве служанки. Посмеемся за спинами у этих дурачков, как считаешь?
И мы захохотали, сражаясь с тоской долгих ночей.
Однажды я поддалась искушению и попросила ее о том, о чем не должна была просить: прочесть мне страницы, написанные Ксеном.
— Зачем ты хочешь, чтоб я это сделала? Мы уже однажды так поступили, и это привело к беде. Ксен ведь никому не хочет показывать свои записи, разве нет?
— Да, верно. Но я должна знать, что там написано.
— А вдруг там совсем не то, что ты ожидаешь увидеть? Просто мысли о жизни, его принципы, размышления о добродетелях и пороках. Он ведь был учеником Сократа.
— Ахейца? Я не знала, что они прежде были знакомы.
— Нет. Другого Сократа. Самого великого мудреца наших времен.
— Не думаю. Ксен пишет историю нашего похода. Прочти мне последние страницы.
— Но зачем?
— Потому что я ищу ответ на вопрос, вот уже некоторое время мучащий меня.
— Не слишком хорошая идея. Знаешь, то, о чем человек размышляет и пишет, когда он один, — не обязательно правда. Правда — это его дела, то, как он себя ведет. Важны поступки, а не слова.
— Прошу. Я всегда любила тебя, даже когда…
— …Я предала тебя?
Замешкалась, не успела сказать: «Нет, я не имела этого в виду». Слишком поздно: Мелисса уже все поняла.
— Ну хорошо, — произнесла она, — как хочешь. Я твоя должница и сделаю то, о чем просишь, но это ошибка и она может разрушить твою жизнь.
— Знаю. — Кивнув, я открыла ящик.
— С какого момента? — поинтересовалась Мелисса. — Здесь у каждого эпизода нашего похода есть номер.
— С нашего прибытия в город на море.
— Трапезунд.
— Да.
Мелисса принялась читать, а я слушала ее, примостившись у входа в хижину, у притворенной двери, чтобы успеть предупредить ее, в случае если придет Ксен или еще кто-то. Стояла к подруге спиной, и она не могла видеть, как меняется мой взгляд и выражение лица.
Летопись повествовала о случившемся с точки зрения Ксена, и события проносились в моем воображении стремительно: иногда это были яркие картины, коим я стала свидетельницей, диалоги, которые слышала сама или в чужом пересказе. Он писал о себе в третьем лице — не «я», а «Ксенофонт». Может, так он пытался избавить себя от стеснительной необходимости говорить о себе хорошо. Текст заканчивался тем, что произошло пять дней назад. В последнее время летописец был очень занят и, вероятно, не находил времени на то, чтоб вести свою хронику.
Мелисса убрала свиток в ящик и произнесла:
— Это все.
Я, не подумав, обернулась, чтобы поблагодарить, она же пристально посмотрела на меня.
— У тебя слезы на глазах. Я ведь тебя предупреждала.
— Извини.
— Я так и знала. Не понимаю… Ведь там нет ничего особенного. Может, я…
— Нет, ты права. Там нет ничего особенного. Меня глубоко опечалило воспоминание о множестве погибших после нашего прибытия к морю. Прости. Это больше не повторится. В следующий раз поговорим о чем-нибудь другом. Обещаю.
Я поцеловала ее, и она отправилась к себе; начинался снегопад.
Армия воевала с середины осени почти до конца зимы: ночные вылазки, грабежи, утомительные походы, битвы в открытом поле. Им досталось сполна, и все же парни продолжали сражаться, как всегда, выживать, как велел им Клеарх, когда впервые обратился с речью. Но будущего не было, никто не знал, что случится в конце этой маленькой кровавой войны. Казалось, день за днем сбывается предначертанное: армия медленно, постепенно убывает.