– Итак, мисс Уэнтворт, – прохрипел он, – будете ли вы говорить теперь?
Ответа не последовало. По залу прокатился шум, но Форбайзер тотчас пресек его строгим взглядом. Я встал, но он жестом велел мне сесть на место.
– Погодите, брат. Сейчас я обращаюсь к этой госпоже. Считаете ли вы себя виновной или нет. Ведь на это так просто ответить.
Она по-прежнему стояла как вкопанная и молчала. Форбайзер сжал губы.
– Что ж, очень хорошо. Закон весьма точно диктует нам, как поступать в таких случаях. Вы будете подвергнуты пытке peine forte et dure. В конце концов вас раздавит пресс, если вы будете упорствовать в своем молчании.
Я снова поднялся с места.
– Ваша честь, – начал было я.
Он обернулся ко мне, устремив суровый взгляд.
– Это уголовное дело, брат Шардлейк. Нам не обязательно выслушивать ваше мнение. Надеюсь, вам известна эта маленькая подробность?
В зале кто-то захихикал. Не иначе как большинство собравшихся были бы не прочь увидеть Элизабет на виселице.
Я набрал в легкие побольше воздуха.
– Ваша честь, я хочу обратиться к вам не по поводу убийства. Но по поводу состояния ума моей подзащитной. Я уверен, что она не может отвечать на ваши вопросы по причине умственного помешательства. Она невменяема. Вследствие этого наказание пыткой для нее не представляет никакого страдания. Я прошу подвергнуть ее обследованию.
– Состояние ее ума могут оценить присяжные тогда, когда она подвергнется испытанию, – отрезал Форбайзер. – А это непременно случится, если она наотрез откажется отвечать на наши вопросы.
Я бросил на Элизабет короткий взгляд. Теперь она глядела на меня, но все тем же мертвым мрачным взором.
– Ваша честь, – продолжал я уверенным тоном, – я бы хотел процитировать случай Анона на королевском суде Англии в тысяча пятьсот пятом году. В нем говорится, что осужденный отказывался признавать или отрицать свою вину. И тогда встал вопрос о его умопомешательстве. И присяжным было предписано его обследовать. – Копию упомянутого мною судебного процесса я протянул судье: – Вот, будьте добры, возьмите…
– Нет, не надо. – Форбайзер затряс головой. – Я прекрасно помню этот случай. Равно как знаю и другой. Случай Беддлоу, имевший место в королевском суде в одна тысяча четыреста девяносто восьмом, который говорит о том, что вопрос помешательства подсудимого имеют право решать только присяжные, и никто иной.
– Принимая во внимание оба этих случая, я смею надеяться, ваша честь, что моя подзащитная, как представительница слабого пола, может рассчитывать на некоторое снисхождение. Тем более что она даже не достигла совершеннолетнего возраста.
Толстая, блестящая от влажности нижняя губа Форбайзера вновь искривилась в презрительной усмешке.
— И по-вашему, мы должны составить список присяжных, которым надлежит определить, является ли она нормальной или нет. А вы, в свою очередь, выиграете время для своей подзащитной. Нет уж, увольте, брат Шардлейк. Этого вы не добьетесь.
– Ваша честь, но, если моя подзащитная погибнет под пыткой, вы никогда не узнаете, что на самом деле произошло. Основание достаточно веское. Справедливость призывает нас провести полное исследование данного случая.
– Теперь вы, кажется, подвергаете сомнению сам подход к данному делу. Нет, я не позволю… – Но она же может быть беременной, – в отчаянии перебил его я. – Мы же ничего толком не знаем. Потому что она ничего не говорит. Нам следует подождать, чтобы проверить эту возможность. Пытка может убить нерожденное дитя.
Очередная волна гула прокатилась по залу суда. Выражение лица Элизабет изменилось. Теперь она глядела на меня с откровенным гневом.
– Желаете ли вы, сударыня, просить суд об отсрочке, ссылаясь на свой живот? – спросил Форбайзер.
Она слегка потрясла головой, потом вновь опустила ее, так что лица не стало видно из-за волос.
– О, насколько я могу судить, вы понимаете по-английски. – Он вновь обернулся ко мне. – Вы хватаетесь за любую возможность, чтобы оттянуть время, брат Шардлейк. Я этого не позволю.
Ссутулившись, он снова обратился к Элизабет:
– Может, вы еще и не достигли совершеннолетия, мисс. Но зато давно достигли возраста, когда следует отвечать за свои поступки. Вы прекрасно знаете, что хорошо и что плохо в глазах Бога. Вам предъявляется обвинение в сокрытии страшного преступления. А вы тем не менее отказываетесь отвечать на вопросы суда. Я приговариваю вас к пытке прессом, которая начнется с сегодняшнего дня.
Я вновь вскочил с места:
– Ваша честь…
– О господи, да угомонитесь же вы наконец! – рявкнул Форбайзер, треснув кулаком по столу. Потом он подал знак рукой констеблю и сказал: – Уведите ее.
Тот поднялся к скамье подсудимых, и в его сопровождении Элизабет направилась к двери. Она шла, не поднимая головы.
– Пресс – гораздо более медленная смерть, чем петля, – услышал я, как одна женщина говорила другой. – Так ей и надо. – С этими словами за ними закрылась дверь.
Я сидел, сжав ладонями голову. Слышал вокруг гул голосов и шуршание одежды выходящих из зала суда людей. Многие из них пришли сюда только затем, чтобы поглазеть на Элизабет. Мелкие воришки, кража которых была размером менее шиллинга, вряд ли кого-то могли заинтересовать. Тем, которых признали виновными, грозило заполучить клеймо или потерять уши. Интерес к ним проявлял разве что Билкнэп, рыскавший все это время возле дверей. Дело в том, что осужденные в мелких преступлениях еще имели возможность воспользоваться милостью священнослужителя. Вместе с прочими зал покинул Эдвин Уэнтворт. Я успел увидеть его спину, когда он выходил через дверь. Джозеф остался сидеть на скамье один, провожая неутешным взором своего брата. Молодой человек с хищными чертами лица к этому времени уже исчез, очевидно удалившись вместе с сэром Эдвином. Я подошел к Джозефу.
– Мне очень жаль, – произнес я. Он схватил меня за руку.
– Сэр, пойдемте со мной. Пойдемте в Ньюгейт. Когда ей покажут пресс, который должны будут на нее положить. Когда она увидит камень, который подопрет ее спину… это так ее испугает, что она начнет говорить. Это может ее спасти, не правда ли?
– Да, и тогда ее снова подвергнут суду. Но боюсь, Джозеф, она не заговорит.
– Но давайте попытаемся. Пожалуйста. Сделаем последнюю попытку. Пойдемте со мной.
Я на миг закрыл глаза, после чего произнес:
– Что ж, будь по-вашему.
Когда мы направились в сторону выхода, Джозеф, издав легкий стон, схватился за живот.
– О, какое несчастье, – воскликнул он. – От беспокойства у меня желудок вовсе вышел из строя. Нет ли здесь поблизости уборной? – Там, за углом. Я подожду вас. Только постарайтесь поскорей. Ее повели прямо на пытку.