– Значит, Норфолк добился своего.

– Скорее всего, в ближайшие дни будет объявлено о разводе короля с Анной Клевской и о предстоящем браке с Кэтрин Говард.

– Господи боже.

– И зачем только вы втянули меня в это дело! – выпалила она с нескрываемой досадой. – По вашей милости мне придется похоронить себя в Линкольншире. И одному Богу известно, как долго продлится мое изгнание.

Наверное, боль, которую причинили мне эти слова, отразилась на моем лице, потому что леди Онор смягчилась:

– Простите за резкость, Мэтью. Я ненавижу собираться в дорогу. От этих хлопот голова идет кругом.

Взгляд ее скользнул по моему перевязанному запястью.

– О, я вижу, вы ранены?

– Пустяки. Я тоже уезжаю. В Центральные графства.

Она внимательно вгляделась в мое лицо и кивнула.

– Понимаю. Да, вам необходимо уехать. А как разрешилось дело той девушки из семейства Уэнтворт?

– Ее признали невиновной и освободили, – сказал я и добавил со вздохом: – Мне удалось найти ответы на все вопросы, связанные с греческим огнем. Но было слишком поздно.

Леди Онор предупреждающе вскинула руку.

– Мэтью, об этом я не желаю слышать. – Да, конечно. Простите. Онор, я хотел сказать…

– Разве я более не леди? – перебила она со своей обворожительной улыбкой.

– Вы истинная леди и всегда ею останетесь. Но я хотел лишь сказать, что мы оба собираемся в Центральные графства, – выпалил я неожиданно для себя самого. – Почему бы нам вместе не проделать путь до Нортгемптона? Да и жить мы будем почти по соседству. Летом дороги не так плохи, и мы могли бы иногда встречаться…

Лицо леди Онор вспыхнуло. Она отступила на несколько шагов, и я устремился вслед за ней. Безумная решимость овладела мною. Но леди Онор вскинула руку.

– Нет, Мэтью, – произнесла она, и в мягком ее голосе послышались железные нотки. – Мне очень жаль, но нам более не следует встречаться.

– Будь он проклят, мой горб, – прошептал я, испустив горестный вздох.

Леди Онор шагнула ко мне и сжала мою руку. Глаза наши встретились.

– Поверьте, Мэтью, ваша наружность кажется мне чрезвычайно привлекательной, – едва слышно произнесла леди Онор. – Черты ваши благородны, как у лорда. Помните, я говорила вам об этом в тот день, когда мы гуляли вдоль реки. Но… – Она замешкалась, словно подбирая слова. – Тогда я еще сказала, что некоторые представители низших сословий, наделенные выдающимися способностями, могут вырваться из своего круга и достичь высокого положения…

– При чем тут высокое положение, – нетерпеливо перебил я. – Если вы имеете в виду меня…

– Положение в обществе – это все для меня, Мэтью, – покачав головой, произнесла леди Онор. – Не забывайте, я принадлежу к роду Вогенов. Когда я имела счастье познакомиться с вами, вы относились к числу людей, перед которыми открыто большое будущее. Подобно моему покойному мужу, вы могли многого добиться. Но теперь, учитывая последние события, ваши перспективы далеко не столь радужны. Увы, вам не суждено преодолеть разделяющее нас расстояние, Мэтью. И я не могу к вам спуститься. – Она вновь покачала головой.

– Значит, вы меня не любите.

– Любовь – это всего лишь детская фантазия, – с грустной улыбкой изрекла леди Онор.

– Вы полагаете?

– Я в этом не сомневаюсь, – пожала плечами леди Онор. – Вы нравитесь мне, Мэтью. Я высоко ценю ваши достоинства. Но положение моей семьи для меня важнее всего. Если бы вы происходили из знатного рода, вы поняли бы меня.

Она устремила на меня долгий, исполненный нежности взгляд.

– Но вы меня никогда не поймете. Прощайте, Мэтью, и берегите себя.

И, шурша шелковыми юбками, она вышла из комнаты.

Час спустя я выехал из Крипплгейт. Перед воротами тянулась длинная вереница людей, желающих покинуть Лондон. На лицах многих застыл страх. Я опасался, что королевские стражники остановят меня, однако никто не стал чинить мне препятствий. Оказавшись за городской стеной, я пустил коня во весь опор, мимо Шоредича и бесконечной цепочки ветряных мельниц; лишь в Хэмпстед-Хит я остановился. Съехав с дороги в высокую траву, я бросил прощальный взгляд на город. В тусклом свете пасмурного дня смутно вырисовывались очертания Тауэра, где сейчас томился Томас Кромвель. Река несла свои темные воды мимо этой мрачной и величественной крепости. Издалека Лондон выглядел спокойным и безмятежным; трудно было поверить, что город этот охвачен паникой и очередное политическое противостояние ныне достигло наибольшей остроты. Меня охватила усталость. Поборов отчаянное желание упасть на траву и забыться сном, я вновь взобрался в седло.

– У нас впереди дальний путь, дружище, – сказал я, похлопав Предка по холке, натянул поводья и поскакал на север.

ЭПИЛОГ

30 июля 1540 года

Я медленно брел от Канцлер-лейн к Темплу, оглядываясь по сторонам. Мне любопытно было узнать, какие перемены произошли в Лондоне за время моего почти двухмесячного отсутствия. Люди, как и всегда, спешили по своим делам, хотя прохожих было несколько меньше, чем обычно. Ходили упорные слухи о том, что на восточных окраинах вспыхнула чума, и многие жители решили покинуть город. Оставшиеся могли развлекаться при помощи впечатляющих зрелищ, которых сегодня намечалось два: в Тайборне и Смитфилде.

Несколько дней назад я получил письмо от Барака. Оно было коротким и деловым.

«Мастер Шардлейк, — говорилось в письме, – я вернулся в Лондон. На королевской службе у меня остались надежные друзья, которые заверили меня в том, что я могу вернуться в город без всяких опасений. То же самое они утверждают в отношении вас. Лорд Кромвель обречен, но ни один из его людей не пострадает – в том случае, разумеется, если они будут вести себя достаточно благоразумно. Вайат и многие сподвижники лорда Кромвеля вышли на свободу. Лишь наиболее упорные реформаторы остаются в заточении. Если вы пожелаете вернуться в Лондон и встретиться со мной, я расскажу вам больше. Надеюсь, вы полностью оправились от телесных и душевных потрясений, связанных с нашим совместным расследованием.

Дж. Б.»

Письмо это полностью подтверждало слухи, к тому времени уже достигшие Центральных графств. Преследования, которым подверглись сторонники Реформации, в противоположность ожиданиям, оказались не столь уж суровыми. Правда, на учение Лютера был наложен строжайший запрет, и сегодня трем протестантским проповедникам, среди которых был и Роберт Барнс, ближайший друг Кромвеля, предстояло взойти на костер в Смитфилде. Однако в тот же час в Тайборне должна была состояться казнь трех папистов, которых ожидала виселица. Король заявил, что ни одна из сторон не одержала победы и тем, кто уповает на возвращение власти Рима, придется отказаться от своих надежд. К всеобщему удивлению, архиепископ Кранмер сохранил свое высокое положение. Поспешный развод короля с Анной Клевской был одобрен церковью, и со дня на день ожидали известия о помолвке монарха с юной Кэтрин Говард. Однако же ни герцог Норфолкский, ни кто-либо другой пока не занял места Кромвеля. Высокие должности, некогда дарованные ему, были распределены между несколькими вельможами. Поговаривали, что впервые за тридцать лет Генрих намерен управлять страной самостоятельно, отказавшись от помощи первого министра. Подобное намерение короля, несомненно, служило для герцога Норфолкского источником горького разочарования.