«Интересно, – подумал я, – насколько близко он знаком с заклятым врагом Кромвеля, который к тому же является заклятым врагом Реформации?»
С любопытством разглядывая морщинистое лицо герцога, я решил про себя, что он отличается суровым и жестоким нравом. Об этом свидетельствовали тонкие, злобно поджатые губы и крупный крючковатый нос. Маленькие черные глазки оценивающе поглядывали на сидящих за столами. В какое-то мгновение пронзительный взгляд герцога встретился с моим, и я поспешно опустил глаза.
Тут подали первое блюдо. То было холодное мясо с гарниром из вареных овощей, вырезанных в форме звезд и полумесяцев и щедро приправленных сахаром и уксусом. В отличие от торжественных ужинов, на ранних обедах не принято подавать затейливо украшенных блюд, вид которых поражает воображение, поэтому основное внимание уделялось изысканному вкусу кушаний.
– Что ж, угощение вполне достойно высокого гостя, – вполголоса заметил я, повернувшись к Годфри.
– Зато высокий гость не достоин угощения, – тихо ответил Годфри, который не сводил глаз с герцога. Во взгляде его, обычно столь дружелюбном, светилась откровенная неприязнь.
– Не надо сверлить герцога глазами. Ему это может не понравиться, – прошептал я, но Годфри лишь пожал плечами.
Герцог тем временем беседовал с казначеем корпорации, барристером Каффли.
– Если Франция и Испания нанесут совместный удар, нам ни за что его не выдержать, – донесся до меня его звучный раскатистый голос. – Они мигом сметут все наши оборонительные укрепления.
– Мало кто располагает столь же богатым военным опытом, как вы, ваша светлость, – с угодливой улыбкой ответил Каффли. – Ведь именно вы разгромили шотландцев в сражении при Флоддене.
– Я и сейчас готов встретиться с любым противником, – пророкотал герцог. – Но надо признать, соотношение сил отнюдь не в нашу пользу. Когда три года назад мне пришлось подавлять восстание на севере, в моем распоряжении было слишком мало людей. Нам с королем пришлось пойти на переговоры и всякого рода посулами убедить повстанцев сложить оружие. А уж потом мы разделались с этим сбродом, – заключил он с ледяной улыбкой. – Отучили их мутить воду.
– Однако с Францией и Испанией справиться будет несколько труднее, – заметил Марчмаунт, перегнувшись через стол.
– Да, несколько труднее, – в замешательстве подхватил Каффли.
– Именно поэтому нам необходим мир, – изрек герцог. – Шаткий союз с несколькими вздорными немецкими принцами вряд ли пойдет на пользу Англии.
– О, я вижу, его светлость удостоил беседы нашего казначея, – прошептал старый брат Фокс, наклонившись ко мне. – Помните, как Томас Мор отказался от должности казначея корпорации? Тогда на него был наложен штраф размером в фунт. Впоследствии, когда он отказался признать Нэн Болейн королевой, король заставил его заплатить куда более высокий штраф.
– Брат Каффли выглядит обеспокоенным, – заметил я, дабы отвлечь старика от неуместных воспоминаний о Томасе Море.
– Еще бы. Ведь Каффли – сторонник Реформации, а герцог не слишком жалует эту братию, – с довольным видом изрек Фокс, закоренелый консерватор. Герцог меж тем наградил казначея ледяной улыбкой.
– Значит, вы хотите позволить читать Библию не только подмастерьям, – во всеуслышанье изрек он. – По-вашему, всякая глупая женщина имеет право читать Божье Слово и толковать его по-своему.
– Запретов не существует ни для кого из истинных христиан, ваша светлость, – неуверенно пробормотал Каффли.
– Надеюсь, долго это не продлится. Король намерен в самое ближайшее время издать указ, дозволяющий читать Библию лишь главам семейств. Впрочем, по-моему разумению, это право следует оставить исключительно священникам. Что до меня, я ни разу в жизни не заглядывал в эту книгу и не имею ни малейшего желания.
Все, кто сидел в верхней части стола, там, где слова герцога были хорошо слышны, словно по команде посмотрели на него. В некоторых взглядах читалось одобрение, в некоторых – растерянность. Герцог обвел собравшихся своими острыми пронзительными глазами, и губы его искривила циничная ухмылка.
Вдруг Годфри вскочил со своего места так резко, что я не успел остановить его. Все взоры устремились на него, а он набрал в грудь побольше воздуху, взглянул прямо в лицо герцогу и произнес громко и отчетливо:
– Божье Слово – это благодать, дарованная всем и каждому. Оно приносит в этот мир негасимый свет, свет добра и истины. Никто не должен быть отлучен от этой благодати.
Слова Годфри эхом разнеслись в гулкой тишине, воцарившейся в зале. У всех собравшихся глаза полезли на лоб. Норфолк подался вперед, опустив подбородок на унизанные кольцами руки, и уставился на Годфри с выражением презрительного недоумения. Я потянул своего друга за мантию, пытаясь заставить его сесть, но он стряхнул мою руку.
– Читая Библию, мы ощущаем, что Иисус по-прежнему с нами, – продолжал Годфри. – Слово Господне помогает нам вырваться из пучины пороков и заблуждений.
Несколько студентов одобрительно захлопали в ладоши, но яростные взгляды членов правления заставили их замолчать. Годфри залился краской, словно внезапно осознал, что отважился на непростительную дерзость. Однако он по-прежнему в упор смотрел на герцога.
– Если мне суждено погибнуть за веру, я поднимусь из могилы, дабы вновь и вновь провозглашать слово истины, – заявил он и, к моему великому облегчению, опустился на скамью.
– Нет, сэр, вряд ли вы подниметесь из могилы, – раздался в напряженной тишине насмешливый голос герцога. – Вам предстоит корчиться в адском пламени подобно многим еретикам, последователям Лютера. И боюсь, сэр, вы оставите этот мир намного раньше, чем рассчитываете. Длинный язык доведет вас до беды и не даст сохранить голову на плечах.
Сказав это, герцог опустился в свое кресло и принялся что-то шептать на ухо Марчмаунту, который метал на Годфри столь негодующие взгляды, словно пытался испепелить его заживо.
– Господи боже, какая муха вас укусила, – пробормотал я, наклонившись к Годфри. – Вам придется дорого заплатить за свою выходку.
Лицо Годфри, обычно столь приветливое, оставалось суровым и непреклонным.
– Мне все равно, – проронил он. – Иисус не оставит меня. Я уповаю на Его бесконечное милосердие и не позволю, чтобы Его слово подвергалось насмешкам и поношениям.
Взгляд его светился праведным гневом. Я с тяжким вздохом отвернулся. Когда дело касалось вопросов веры, кроткий и покладистый Годфри преображался на глазах и превращался в совершенно другого человека – решительного и непримиримого.
Наконец обед кончился. Герцог и его свита покинули зал, и за столами поднялся гул голосов. Годфри сидел под огнем любопытных взглядов неподвижно, потупив голову. Казалось, собственный безумный поступок принес ему огромное удовлетворение. Некоторые законники, по большей части приверженцы традиционной церкви, поспешно встали и вышли прочь. Старый брат Фокс, явно испуганный, был среди них. Я тоже поднялся со скамьи. Годфри укоризненно посмотрел на меня.