Я отпер дверь. На пороге стоял уличный мальчишка с письмом в руках. Я взял письмо и протянул посыльному пенни.
– Это от Грея? – обеспокоенно спросил Барак.
– Нет, – ответил я, разглядывая надпись на конверте. – Это почерк Джозефа.
Я сломал печать и вскрыл письмо. В нем было всего несколько строк. Джозеф просил меня встретиться с ним завтра в Ньюгейтской тюрьме, где случилось нечто ужасное.
На следующее утро нам вновь пришлось выехать из дома при первых проблесках рассвета. Надежды на то, что гроза повлечет за собой перемену погоды, оказались тщетными. Было даже жарче, чем обычно, на небе не было видно ни облачка. Под жгучими лучами солнца лужи высыхали на глазах, от куч всякого хлама, нанесенных дождевыми потоками, шел зловонный пар.
Я полагал, что мои планы на сегодняшнее утро могут не слишком понравиться Бараку. После визита в Ньюгейтскую тюрьму я намеревался отправиться в Гилдхолл, дабы передать совету свои рекомендации относительно дальнейшего ведения иска против Билкнэпа. Покончив с этим, я собирался отыскать в библиотеке книги, которые мне не удалось получить в Линкольнс-Инне. Таким образом, дела, намеченные мною на утро, не имели прямого отношения к греческому огню. Как ни странно, у Барака это не вызвало ни малейших возражений. Он сказал, что еще раз пройдется по тавернам, узнает, нет ли новостей о лжесвидетелях или о Токи. Более того, он немало удивил меня, выразив желание вместе со мной отправиться в Яму и повидать Элизабет. Я, со своей стороны, обещал днем еще раз встретиться с леди Онор и возобновить наш занимательный разговор.
Добравшись до Ньюгейта, мы оставили лошадей в ближайшей харчевне. Не обращая внимания на руки, тянувшиеся к нам из-за решетки для подаяния, я постучал в дверь.
Нам открыл тучный надзиратель.
– Опять этот законник, – проворчал он. – От вашего клиента нам всем одни лишние хлопоты.
– Джозеф Уэнтворт уже здесь? У нас с ним назначена встреча.
– Здесь, где ж ему еще быть. – Надзиратель стоял в дверях, преграждая нам путь своей жирной тушей. – Он задолжал мне шесть пенсов и до сих пор не отдал.
– И на что же ему понадобились шесть пенсов?
– Вчера эта ведьма, его племянница, совсем рехнулась, и пришлось обрить ей голову. Представьте себе, ни с того ни с сего она принялась визжать, завывать и метаться. Мы заковали ее в цепи, и я позвал цирюльника, чтобы тот сбрил ее грязные космы. Да будет вам известно, это самое лучшее средство охладить мозги. Мы всегда бреем свихнувшихся арестантов. Однако это дорогое удовольствие.
Я молча протянул ему шесть пенсов. Надзиратель довольно кивнул и отступил, пропустив нас в темный коридор. Палящий зной проникал даже сквозь толстые каменные плиты Ньюгейта, и внутри царила невыносимая духота. Откуда-то доносилось мерное капанье воды. Вонь стояла одуряющая. Барак сморщил нос.
– Здесь смердит, как в нужнике Люцифера, – проворчал он.
Заметив Джозефа, понуро сидевшего на скамье, мы поспешили к нему. Вид у него был совершенно убитый, однако, когда он завидел меня, в глазах его мелькнула слабая тень радости. – Что произошло? – спросил я. – Надзиратель только что заявил, что Элизабет сошла с ума.
– Спасибо, что пришли, сэр. Я в полной растерянности. Вы знаете, с того самого дня, как случилось несчастье с Ральфом, Элизабет не проронила ни слова. Она молчала много дней подряд. А вчера забрали на казнь старуху, вместе с сыном укравшую лошадь. – Джозеф достал платок, когда-то подаренный ему Элизабет, и вытер вспотевший лоб. – Как только эту женщину увели, Лиззи точно подменили. Она начала визжать и бросаться на стены. Одному Богу известно, почему это случилось, ведь старуха ни разу ей доброго слова не сказала. Лиззи так буйствовала, что тюремщикам пришлось заковать ее в цепи.
Джозеф устремил на меня взгляд, исполненный душевной муки.
– Они обрили ее волосы, ее чудесные вьющиеся волосы, и пытались заставить меня заплатить цирюльнику. Я отказался, ведь, будь моя воля, я никогда не позволил бы совершить подобную жестокость.
Я опустился на скамью рядом с ним.
– Джозеф, как это ни печально, здесь вы должны платить за все, что они потребуют. Иначе тюремщики будут обращаться с Элизабет еще хуже.
Джозеф потупил голову и неохотно кивнул. Я догадался, что, препираясь с тюремщиками из-за денег, бедный Джозеф отчаянно пытался сохранить остатки собственного достоинства.
– А как сейчас ведет себя Элизабет?
– К счастью, успокоилась. Но бедная девочка порезалась и наставила себе синяков.
– Что ж, идем, попытаемся с ней поговорить. Джозеф вопросительно взглянул на Барака.
– Это мой помощник, – пояснил я, вспомнив, что Джозеф уже видел Барака. – Вы не возражаете, если он пойдет вместе с нами?
– Нет, – пожал плечами Джозеф. – Я готов принять помощь от всякого.
– Идемте же, – произнес я, стараясь придать своему голосу бодрость, которой отнюдь не ощущал. – Нам надо увидеть Элизабет.
Со времени моего последнего свидания с несчастной девушкой прошло всего несколько дней, но мне казалось, это было давным-давно.
Дородный надзиратель снова провел нас мимо камер, где на соломе лежали закованные в цепи арестанты, в так называемую Яму.
– Сегодня-то ваша бесноватая притихла, – сообщил он по дороге. – А что вчера вытворяла – просто жуть. Когда пришел цирюльник, начала орать и изворачиваться, точно змея. Хорошо еще, он не разрезал ей башку своей бритвой. Нам пришлось держать ее за руки и за ноги, пока он брил ее космы.
Надзиратель распахнул дверь, и в носы нам ударила вонь еще более удушливая, чем та, что пропитала здешние коридоры. При виде Элизабет у меня буквально отвисла челюсть, ибо ныне бедная девушка весьма отдаленно напоминала человеческое существо. Скрючившись, она лежала на соломе. Покрытое ссадинами лицо, потемневшее от грязи и запекшейся крови, составляло резкий контраст с наголо обритой белой макушкой.
Я приблизился к ней.
– Элизабет, – произнес я, стараясь говорить как можно мягче и ласковее. – Что с вами случилось?
Я заметил, что у девушки разбита губа; как видно, вчера кто-то из надзирателей ударил ее, когда она от них вырывалась. Она уставилась на меня своими огромными темно-зелеными глазами. Несмотря на жалкое ее состояние, во взгляде Элизабет, прежде потухшем и непроницаемом, сегодня полыхала жизнь, точнее, откровенная злоба. Она сверкнула глазами в сторону Барака.
– Это мастер Барак, мой помощник, – пояснил я. – Я вижу, вас ударили?
Я протянул руку, и Элизабет резко подалась назад. Раздался лязг, и я заметил, что она прикована к стене длинными цепями, а в тонкие запястья и лодыжки впиваются тяжелые железные кольца.
– Вы расстроились из-за той старухи? – осторожно спросил я. – Из-за того, что ее увели на казнь?