Горбун лорда Кромвеля | Страница: 75

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

— Вероятно, аббат собственноручно прикладывает к документам печать, — пробормотал я себе под нос.

— Да, никто другой не имеет права к ней прикасаться, — напомнил Марк.

— Помнишь, в день приезда мы увидели печать у него на столе? Было бы куда безопаснее запереть ее в ящик. Но полагаю, аббату нравится выставлять печать напоказ, как символ собственной власти. «Тщеславие, тщеславие, везде тщеславие!» — с пафосом продекламировал я, воздев руки. — Пожалуй, сегодня вечером я не пойду в трапезную. Я слишком устал. А ты сходи, попроси у лекаря чего-нибудь поесть. Если принесешь мне немного хлеба и сыра, я буду очень тебе признателен.

— Да, пойду раздобуду что-нибудь перекусить, — сказал Марк и вышел из комнаты.

Я сидел у стола, погрузившись в раздумья. После нашего разговора в трактире в поведении Марка появилась некоторая отчужденность. Я понимал, что рано или поздно нам вновь придется вернуться к вопросу о будущем моего подопечного. Разумеется, я чувствовал себя обязанным не позволить мальчишке легкомысленно отказаться от судейской карьеры; то был мой долг не столько перед самим Марком, сколько перед нашими отцами — его и моим.


Прошло десять минут, а Марк все не возвращался; меня охватило нетерпение. Голод напоминал о себе все настоятельнее. Тяжело поднявшись, я отправился на поиски Марка. Из-под дверей лазаретской кухни пробивался свет. Прислушавшись, я различил доносившиеся оттуда приглушенные звуки. Похоже, плакала женщина.

Я осторожно приоткрыл дверь. Элис сидела у стола, уронив голову на руки, ее пышные каштановые волосы в беспорядке рассыпались по плечам. Она тихонько, но очень горестно всхлипывала. Услышав, как я вошел, она вскинула голову. Лицо ее покраснело и пошло пятнами, строгие правильные черты припухли. Она хотела встать, вытирая заплаканные глаза рукавом, но я протестующе замахал руками.

— Прошу вас, Элис, сидите. Расскажите мне, что вас так расстроило.

— Ничего, сэр.

Девушка притворно закашлялась, чтобы скрыть дрожь в голосе.

— Возможно, с вами грубо обошелся кто-то из монахов? Откройте мне все без утайки. Вас обидел брат Эдвиг?

— Нет, сэр, что вы. — Она недоуменно взглянула на меня. — Почему вы решили, что это он?

Я вкратце передал ей свой разговор с казначеем, не утаив, что он безошибочно определил источник моей осведомленности.

— Но вам не о чем беспокоиться, Элис. Я сказал ему, что вы находитесь под моей защитой.

— Нет, сэр, брат Эдвиг тут ни при чем, — пробормотала Элис, низко склонив голову. — Просто мне стало так одиноко, сэр. Я одна во всем мире. Вы не знаете, что это такое.

— Поверьте, Элис, ваши чувства мне более чем понятны. Я уже много лет не видел своих родных. Они живут далеко от Лондона. Кров со мной разделяет лишь господин Поэр. Бесспорно, я занимаю довольно высокое положение, но это не мешает мне чувствовать себя одиноким. Да, очень одиноким, — повторил я с грустной улыбкой. — Но разве у вас совсем не осталось родственников? Разве в Скарнси у вас нет друзей, к которым вы можете сходить в гости?

Девушка нахмурилась, теребя краешек рукава.

— Нет, сэр. Кроме матушки, у меня не было родных. И в городе нас, Фьютереров, не очень-то жаловали. Вы сами знаете, люди предпочитают держаться в стороне от женщин, которые умеют исцелять недуги. — В голосе Элис послышалась горечь. — К знахаркам вроде моей матери и бабушки люди приходят, лишь когда они больны. А избавившись от хворей, не слишком утруждают себя благодарностью. Как-то раз к моей бабушке явился судья Копингер. Он был тогда молод, и его мучили спазмы в кишках. Она вылечила его, однако после, встречаясь с ней на улицах, он ни разу не удосужился кивнуть ей. А после смерти моей матери он со спокойной совестью снес наш дом. Мне пришлось за бесценок распродать всю мебель, потому что негде было ее держать.

— Я вам очень сочувствую, Элис. Можете не сомневаться, подобному произволу землевладельцев вскоре придет конец.

— Так что мне не к кому и незачем ходить в Скарнси, — продолжала девушка. — Даже в дни отдыха я остаюсь здесь, пытаюсь читать медицинские книги брата Гая. Он помогает мне разобраться, что к чему.

— Ну, по крайней мере, один друг у вас есть.

— Да, брат Гай очень добрый человек, — кивнула Элис.

— Скажите, Элис, а вы слышали что-нибудь о девушке, которая работала в лазарете до вас? Если я не ошибаюсь, ее звали Орфан?

— Я слышала, что она сбежала, прихватив с собой церковные золотые чаши. Впрочем, я ее не обвиняю.

Я решил не сообщать Элис об опасениях госпожи Стамп; девушка и так пребывала в печальном настроении, и ни к чему было усугублять ее тревогу. Желание прижать Элис к груди и тем самым хоть на миг избавить нас обоих от гнетущего чувства одиночества овладело всем моим существом, однако усилием воли я подавил этот порыв.

— Вы ведь тоже можете покинуть монастырь, Элис, — неуверенно предположил я. Однажды вы ведь уже оставили материнский дом и отправились в Эшер работать у аптекаря, не так ли?

— О, если бы только я знала, куда уйти! После того, что произошло в этом монастыре за последние десять дней, мне совершенно не хочется здесь оставаться! Большинство монахов исполнены похоти и злобы, и в их обрядах нет ни капли истинной любви к Богу. И я все время вспоминаю бедного Саймона. Он о чем-то хотел предупредить меня, но забрал свою тайну с собой в могилу.

— Да, я тоже постоянно вспоминаю его странные слова, — кивнул я и нагнулся к Элис. — Уверен, вам не стоит здесь оставаться. Я могу попытаться помочь вам, Элис. У меня есть связи и в Скарнси и в Лондоне.

Во взгляде девушки вспыхнула заинтересованность.

— Поверьте, я сознаю всю тяжесть вашего положения. Не сомневайтесь в искренности моего участия, Элис. Я вовсе не хочу, чтобы вы полагали, будто… — я запнулся, ощущая, как щеки мои залила краска, — будто я делаю вам одолжение. Но если вы согласны принять помощь от старого уродливого горбуна, я буду счастлив оказать ее вам.

Элис нахмурилась, а заинтересованное выражение, сверкнувшее в ее взгляде, стало более откровенным.

— Почему вы называете себя старым и уродливым, сэр?

— Мне скоро исполнится сорок, Элис, — пожал я плечами. — Так что у меня было время привыкнуть к тому, что все вокруг считают меня уродом.

— Но это не так, сэр, — с жаром возразила она. — Не далее как вчера брат Гай заметил, что ваше лицо являет собой редкое сочетание утонченности и печали.

— Надеюсь, брат Гай не разделяет порочных наклонностей брата Габриеля, — заметил я, иронически вскинув брови.

— Нет, что вы! Он совсем не такой! — воскликнула Элис с неожиданной горячностью. — Вам не следует оскорблять себя, сэр. В этом мире на долю каждого и без того приходится достаточно оскорблений.

— Да, вы правы, — пробормотал я с неловкой улыбкой.

Слова Элис подняли в душе моей целую бурю чувств, я был смущен и обрадован одновременно. Она не сводила с меня грустных понимающих глаз, и, не в силах совладать с собой, я протянул руку и коснулся ее руки. В следующее мгновение мы оба подскочили, потому что церковные колокола начали свой оглушительный бой. Рука моя упала на стол, и мы оба разразились нервным смехом. Тут дверь отворилась и вошел Марк. При его появлении Элис встала и поспешно отошла к посудному шкафу; я догадался, она не хотела, чтобы Марк видел ее заплаканное лицо.