— Не может быть, чтобы доктор Малтон уполномочил вас допрашивать меня вот так…
— Но мы же здесь. Воровство — серьезное преступление.
Глаза подростка превратились в щелочки.
— Я не сделал ничего плохого! Я обо всем расскажу доктору Малтону. Ему это не понравится.
— Именно он сообщил нам о пропаже денег, — сказал я.
— Где твоя комната? — спросил Барак.
— На втором этаже. Но вы не смеете туда входить. Я, как подмастерье, имею свои права!
Его голос звучал все громче, а лицо наливалось краской.
— Экий ты несговорчивый, — крякнул Барак и, повернувшись ко мне, спросил: — Мне осмотреть его берлогу?
— Я сам поднимусь наверх, — ответил я, — а ты оставайся здесь и глаз с него не спускай.
Мальчик шагнул, преградив мне путь к двери, что вела внутрь дома, своими широкими плечами.
— Нет! Вы не имеете права!
Барак выхватил из ножен клинок и лезвием отогнал мальчишку от двери.
Тяжело дыша и крепко стиснув губы, Пирс горящими глазами наблюдал за тем, как я вошел внутрь.
Я поднялся по узкой темной лестнице. Гай не доверял слугам и не держал их, поэтому сейчас никого, кроме Пирса, в доме не было. Дверь на втором этаже была открыта. Войдя в комнату, я увидел любопытную картину. На столе лежал бесценный для Гая анатомический атлас Везалия, открытый на очередной ужасной иллюстрации. На ней был изображен скелет на виселице. Судя по всему, Пирс перерисовывал эту отвратительную картинку, поскольку рядом с атласом лежали перо и лист бумаги с рисунком. Я был вынужден признать, что копия была сделана отменно.
Я обыскал комнату. На полках, помимо многочисленных трудов медицинского характера, обнаружился экземпляр «Черной книги», содержавшей перечисление самых чудовищных случаев прелюбодеяния и содомии, которые выявили восемь лет назад агенты Кромвеля в ходе расследования, направленного против монастырей. Эта книжка пользовалась большим спросом у похотливых читателей.
Я также обнаружил сундук с одеждой, причем очень дорогой, а затем осмотрел кровать и, приподняв матрац, обнаружил под ним маленькую кожаную сумку, а в ней — серебряные монеты больше чем на фунт. Не та сумма, которой может владеть подмастерье. Взяв сумку, я вышел из спальни и спустился вниз.
Пирс стоял возле стола, Барак — напротив него, опустив шпагу к полу. Войдя в комнату, я поднял сумку над головой и объявил:
— Деньги!
— Значит, ты, сладенький мой, все-таки ворюга! — с веселой злостью пропел Барак.
Выражение лица Пирса мгновенно изменилось. Оно стало холодным и расчетливым.
«Вот как спадают маски», — подумал я.
— Я мог бы многое рассказать про черномазого, — заговорил Пирс голосом, вдруг ставшим острее бритвы. — Про то, как он простирается ниц перед большим старым распятием в своей комнате, поклоняясь идолам. Про то, что он посещает священников, известных как скрытые паписты. Про то, что он — педераст и заставляет меня совершать с ним непристойные действа.
— Это ложь! — гневно выкрикнул я.
— Пусть так, но в глубине души он мечтает об этом. Я достаточно хорошо изучил его, чтобы знать, насколько болезненно он отреагирует на подобные обвинения. Вы юрист, вы должны понимать, как это будет выглядеть пред судом. Он бывший монах, а содомия — еще большее преступление, чем воровство.
Произнеся все это, Пирс мрачно воззрился на меня.
— Вот ведь какая мелкая гадина! — злобно восхитился Барак.
Следующие действия Пирса ошеломили нас. Он метнулся к столу, неподалеку от которого стоял, схватил какую-то склянку и выплеснул ее содержимое в лицо Бараку. Тот закричал от боли, шарахнулся назад и, бросив шпагу, поднес руки к лицу. Пирс подбежал к двери, распахнул ее и вылетел в ночную тьму. Я слышал, как удаляется топот его ног по Баклсбери.
Я подбежал к Бараку, отвел его руки от лица, дрожа от страха при мысли о том, что я могу увидеть. Однако ничего ужасного я не увидел. Его глаза были красными и слезились, но никаких повреждений или ожогов не было. Зато я сразу унюхал острый запах лимона.
— Проклятье! Мои глаза! — простонал Барак.
— Я принесу с кухни воды. Не волнуйся, с тобой ничего не случится. Думаю, это всего лишь лимонный сок.
Я вернулся с кружкой воды и чистой тряпкой. Брызнув водой в глаза Бараку, я раздосадованно сказал:
— Поморгай, недотепа!
Через пару минут зрение Барака пришло в норму, хотя глаза и оставались красными. Проморгавшись и отругавшись, он сказал:
— С какого нечистого Гаю понадобилось ставить опыты с лимонным соком? Лимоны стоят больших денег.
— Наверное, придумывал какое-нибудь новое снадобье, — предположил я.
— Крысенок, наверное, уже сбежал за тридевять земель.
— Да, и, я думаю, нам лучше остаться здесь и дождаться возвращения Гая.
Я горько вздохнул, поскольку не ждал от этого события ничего хорошего.
Гай пришел через час и изумился, увидев нас в своей лавке, тем более что Барак все еще тер глаза тряпкой.
— Что-нибудь случилось? — спросил он.
Я рассказал ему о произошедшем, умолчав, однако, относительно угроз Пирса в его адрес. У Гая словно землю из-под ног выбили. Он рухнул на стул и несколько минут сидел с опустошенным видом, глядя в никуда. Когда он поднялся, мне показалось, что он постарел лет на десять.
— Позвольте мне взглянуть на ваши глаза, Барак, — устало проговорил он и, поднеся свечу к глазам Барака, осмотрел их. — Вы промыли глаза. Это хорошо. Я тут как раз пытался сделать новые припарки на основе лимонного сока…
Гай повернулся ко мне, и лицо его исказила гримаса гнева.
— Вы сначала должны были поговорить со мной! — проговорил он дрожащим от злости голосом. — А не действовать за моей спиной!
— Я счел необходимым самостоятельно надавить на Пирса, прижать его к стене.
— Опасался, что я тебе помешаю?
Я промолчал. Мне было нечего ответить.
— Я только что проведывал Билкнэпа, — сказал Гай. — Ему лучше, вот только он замучил слуг миссис Эллиард жалобами на то, что они недостаточно часто опорожняют его ночной горшок. Я взял этого несносного человека в качестве своего пациента только потому, что ты попросил меня об этом. И по этой же причине я ввязался в эту вашу сумасшедшую гонку за убийцей. И вот чем ты платишь! А ведь я так верил тебе, Мэтью!
— Мне не показалось, что ты способен трезво оценивать Пирса. А дело было срочным. К тому же он действительно оказался вором.
— А теперь он пропал!
— Мне очень жаль. Что еще я могу сказать!
— Ничего!
Гай сидел, свесив голову на грудь и комкая в руках мокрую тряпку. В комнате повисла звенящая тишина. Это продолжалось с минуту, но мне показалось, что прошла целая вечность. Наконец я проговорил: