Я вернулся в комнату для посетителей, сел и погрузился в глубокие раздумья. Вид Адама Кайта потряс меня. Что бы ни заставило рассудок мальчика помутиться, не могло быть и речи о том, чтобы добиваться у суда признания его compos mentis. [9] Оставалось только надеяться, что Гай хоть чем-то сможет помочь ему.
Дверь отворилась, и я поднял голову. Молодая женщина в сером халате смотрителя ввела в комнату седоволосую даму. Мне было странно видеть женщину-смотрителя, но я предположил, что они необходимы для ухода за пациентами женского пола. Значит, здесь все же не до конца утратили стыд.
Больная шла деревянной походкой, опустив голову на грудь. Смотрительница вела ее к стулу у окна. Добравшись до цели, пациентка брякнулась на стул и обмякла, тяжелая и безжизненная, как мешок с капустой. Увидев меня, смотрительница сделала книксен. На вид ей можно было дать тридцать с небольшим лет. Глубокие синие глаза и каштановые волосы, выбивавшиеся из-под белого чепца, делали ее несколько вытянутое лицо привлекательным. В нем угадывался характер.
— Вы позволите, чтобы Сисси немного посидела здесь, сэр? — спросила она.
— Разумеется.
— Она сегодня что-то хандрит, и мне не хочется оставлять ее одну в палате. Сисси, я захватила для вас иглу и нитки. Вы ведь любите штопать халаты?
Было странно видеть, как молодая женщина говорит со старухой так, будто та — маленькая девочка. Сисси подняла бессмысленный взгляд, и смотрительница вручила ей мешочек с вышиванием и рваный халат. Она положила халат на колени старой женщины и попыталась всунуть в ее толстые пальцы иглу с продетой в нее ниткой.
— Ну же, Сисси, ведь вы просто чудо что за мастерица! Покажите, как вы умеете шить.
Сисси с неохотой взяла иглу.
— Она не доставит вам хлопот.
Женщина снова присела и оставила меня наедине с Сисси, которая принялась шить, не поднимая на меня глаз.
«Значит, не все смотрители — бесчувственные скоты», — подумал я.
Вскоре вернулись Кайты. Я поднялся со стула и пересказал им свой разговор с Шоумсом.
— Значит, Адаму придется остаться здесь? — спросила Минни.
— До тех пор, пока его не приведут в чувство, находиться здесь для него — безопаснее всего.
— Возможно, такова воля Господа, — сказал Дэниел Кайт и посмотрел на меня с неожиданным вызовом. — Иногда Всевышний посылает самые страшные испытания именно тем, кого любит больше других, как Иова. Так говорит преподобный Мифон. Может быть, это — предупреждение людям, напоминание о близящемся конце света и о том, что они должны перестать грешить. Адам пугает людей, напоминает им о том, что они тоже должны молиться.
— Нет! — набросилась на мужа Минни. — Господь не стал бы столь жестоко испытывать несчастного, который так верит в него!
— Кто ты такая, чтобы решать за Господа? — фыркнул мужчина. — Если это не Бог, то сатана, и, значит, наш сын действительно одержим нечистым, как многие утверждают.
Они оба находились на грани срыва, и я видел это.
— Он очень болен, — мягко проговорил я.
— А вам откуда знать? — огрызнулся Дэниел Кайт. — Вы не истинный верующий!
Он посмотрел на жену, на меня, повернулся и вышел.
— Не сердитесь на него, сэр, — сказала Минни. — Он повсюду ищет ответы и не может их найти. Он очень любит нашего мальчика.
— Я понимаю, хозяюшка, и обещаю сделать все, что в моих силах. Теперь за Адамом будет надлежащий присмотр, а я прослежу, чтобы для бедняжки делалось все, что необходимо. Очень скоро я снова свяжусь с вами, а вы, если уход за вашим сыном не станет лучше, немедленно сообщите об этом мне.
— Непременно. Мы навещаем его каждый день.
Женщина сделала книксен и вышла следом за мужем. Я повернулся и увидел, что Сисси смотрит на меня с любопытством в своих коровьих глазах. Встретившись со мной взглядом, она тут же опустила голову к своему шитью. Вскоре послышались шаги, и в комнату вошла смотрительница. Выражение ее лица было озабоченным.
— Я услышала громкие голоса, — сказала она. — С Сисси все нормально?
— Да. — Я виновато улыбнулся. — Это кричал один из моих клиентов.
Она подошла и посмотрела на работу Сисси.
— Отлично сделано! Халат будет как новенький.
Старая женщина поблагодарила ее улыбкой. Молодая вновь повернулась ко мне.
— Вы навещали Адама Кайта, сэр?
— Да.
— Как жаль его родителей!
Она поколебалась, бросила быстрый взгляд в сторону открытой двери и, понизив голос, сказала:
— Многие здесь боятся Адама. Боятся, что он одержим дьяволом. А смотритель Шоумс надеется на то, что, не получая лечения, он совсем захиреет и умрет.
Она наморщила лоб.
— Шоумс — нехороший человек.
— Я только что преподал смотрителю Шоумсу примерный урок. У него будут крупные неприятности в суде, если он не обеспечит Адаму должного ухода. А вам спасибо за информацию.
Я улыбнулся женщине.
— Как вас зовут?
— Эллен Феттиплейс, сэр.
Она поколебалась и спросила:
— Что за хворь у юного Адама? Я никогда не слышала о подобных случаях.
— Я тоже. Но у меня есть знакомый доктор, и он приедет, чтобы осмотреть мальчика. Он хороший человек.
— А вот от доктора Фрита нет никакого толку.
— Приятно видеть, что хоть одному смотрителю есть дело до своих подопечных.
Женщина вспыхнула.
— Вы очень добры, сэр.
— Как случилось, что вы стали здесь работать, Эллен?
Она подняла на меня взгляд и грустно улыбнулась.
— Я сама была пациенткой Бедлама.
— О-о! — изумленно протянул я.
Эта женщина производила впечатление самого вменяемого человека из всех, кого я встретил здесь сегодня.
— Мне предложили должность помощника смотрителя, когда мне… стало лучше.
— Вы не захотели уходить отсюда?
И снова грустная улыбка.
— Я никогда не смогу уйти отсюда, сэр. Я не покидала стен Бедлама вот уже десять лет. Здесь я и умру.
Следующие два дня я был занят в суде, но вторая половина четверга выдалась свободной, и я организовал встречу Роджера с Гаем. Это был Великий четверг Страстной недели, завершающейся Пасхой, и, возвращаясь из суда в Вестминстере в Линкольнс-Инн, я видел, что церкви вновь заполнены прихожанами. Завтра покровы, которые скрывали алтари во время Великого поста, уберут, и те из прихожан, которые остались верны старым традициям, поползут на коленях к кресту. После мессы с алтарей снимут праздничное убранство в память о том, что Христос бы предан после Тайной вечери, а в Уайтхолле король совершит омовение ног двенадцати беднякам.