— Только этого нам не хватает!
— Он прав в том, что пролежать там целый день и не наделать шуму — это что-то невероятное. Я бы так не смог.
— Мы знаем, насколько велика решимость этого человека, — заметил я. — Но откуда он мог узнать, что мы придем туда осматривать место, где нашли доктора Гарнея? Меня это весьма тревожит.
— Меня тоже, — с чувством сказал Барак.
С минуту мы сидели молча, затем Барак спросил:
— Как там Адам Кайт?
— Безумен. Надеюсь, Гай сумеет помочь ему, но, честно говоря, сомневаюсь в этом.
— А у меня есть новости. Я отправил записку Гибу Руку, и он сразу же прислал ответ с одним из своих сыновей. Завтра он ждет нас у себя дома, чтобы рассказать про убийство, произошедшее в Ламбете прошлой зимой.
Значит, опять на болота! И все же эта новость приободрила меня. Хоть что-то положительное после целого дня ужасов.
— Спасибо, Джек, — поблагодарил я. — Тебе пора домой. Тамазин будет волноваться.
— Сегодня я договорился выпить со старыми друзьями, — с вызовом ответил он.
Когда Барак ушел, я отправился в свою комнату.
«Бедная Тамазин, — думал я. — И бедная Дороти. Нужно было проведать ее, прежде чем идти домой».
На своем столе я увидел официальную бумагу с печатью суда прошений. Она могла сулить только дополнительную работу.
За окном пошел дождь, и тяжелые капли гулко забарабанили по стеклу.
Следующим утром мы с Бараком вновь отправились на болота. На сей раз — на лошадях. Стоял по-настоящему весенний день: ясный, солнечный, хотя и ветреный. Сьюки, черная кобыла Барака, трясла тонкой головой и настороженно нюхала воздух. Повсюду, даже между обвалившихся камней давно закрытого монастыря ордена доминиканцев, распускались крокусы и подснежники.
Когда мы оказались в Чипсайде, я посмотрел на попрошаек, собравшихся вокруг кондуита. Среди них был и мужчина из Бедлама, распевавший что-то невразумительное. Острым взглядом он ощупывал толпу, пытаясь встретиться глазами с кем-нибудь из прохожих, дабы, устыдившись, тот дал ему монетку.
Проехав по Лондонскому мосту, мы пересекли Саутуорк. Барак показывал, куда свернуть, потому что именно ему сын Гиба подробно объяснил, как добраться до отцовского жилища. Нам нужно было выбраться на дорогу, тянувшуюся вдоль болот по дальней оконечности Саутуорка, миновать стоявшую там церковь и попасть к поселениям коттеров.
Церковь мы нашли без труда — небольшое норманнское строение, одиноко торчавшее на границе камышовых зарослей. Мимо нее шла широкая дорога, петлявшая по болотам и выводившая в конце концов на сухое пространство. На пути нам попалась группа мужчин, которые пытались укрепить вконец раскисший участок дороги с помощью угольного шлака и срубленных ветвей. При нашем приближении они отступили на обочину и поклонились. Мне подумалось, что, наверное, по мере увеличения числа коттеров они решили сами поддерживать дорогу в порядке, чтобы иметь возможность возить свои продукты на рынок. Они вернули к жизни целый район, и неудивительно, что землевладельцы положили глаз на результаты их трудов.
— Нашего местного мясника арестовали, — сообщил мне Барак.
— И его тоже? — Я подозрительно посмотрел на помощника. — А ты, часом, не покупал мясо в Великий пост?
— Я бы и покупал, да Тамазин слишком осторожна для этого.
— У нее всегда была голова на плечах.
— Если правда, что Кэтрин Парр симпатизирует реформаторам, — поменял тему Барак, — она окажется в очень опасном положении, выйдя замуж за короля Генриха. Гардинер и Боннер станут следить за каждым ее шагом, вынюхивать, подслушивать, в надежде на то, что она допустит какое-нибудь крамольное, с точки зрения папистов, высказывание, которое они тут же передадут королю.
— С них станется. Но чтобы отвергнуть предложение короля о браке, тоже требуется немалое мужество.
Барак окинул взглядом болота.
— Как могут быть связаны с ней эти два убийства? Кому могло понадобиться сорвать матримониальные планы?
— Мотив может быть у Томаса Сеймура, — сказал я.
— Никогда не поверю, чтобы сэр Томас Сеймур целый день валялся на брюхе в холодном болоте! Он скорее удавится, чем согласится испортить свой шикарный наряд.
Барак говорил весело, и все же в его голосе угадывалось какое-то напряжение.
Теперь камыш окружал нас со всех сторон. Стали появляться домики, окруженные небольшими возделанными участками.
Дом Гиба — глинобитная избушка, как и остальные, — был пятым по счету. Из дыры в соломенной крыше вился дымок.
Гиб работал на своем участке, вскапывая жирную землю. Там же трудились — копали и что-то сеяли — его жена и семеро детей. Барак окликнул хозяина по имени, и тот подошел к нам. За ним гуськом потянулось все его семейство. Пока мы спешивались, они стояли вокруг нас. Детишки, разинув рты, смотрели на мой горб.
— Это мой адвокат, — с гордостью представил меня Гиб. — Ему нужна моя помощь в одном важном деле.
Его жена, худая женщина с уставшим лицом, сделала книксен и тепло улыбнулась.
— Мы так благодарны, сэр, за то, что вы для нас сделали! Вовек не забудем!
— Благодарю вас.
Как и все адвокаты, я был падок на похвалы. Их приходилось слышать так редко. Гиб хлопнул в ладоши.
— Мейзи, дети, за работу! У нас с мастером Шардлейком секретный разговор.
Барак хитро подмигнул мне.
Семейство коттера вернулось к работе, но детишки продолжали стрелять в мою сторону любопытными взглядами.
— Не хочу, чтобы они слушали все эти ужасы, — пояснил Гиб, сразу посерьезнев. — Привяжите своих лошадей к этому столбу и пойдемте в дом.
Мы вошли следом за ним в хибару, где пахло сыростью и дымом. Взгляду не на чем было остановиться. Из мебели тут стояло всего несколько жалких коек, а тепло шло от огня, горевшего в яме посередине пола. Единственное окно было без стекол, грубые ставни открыты. Из окна был виден огород, за которым простирались болота.
— Унылое местечко, — покивал головой Гиб.
— Зимой, когда все завалено снегом, здесь, наверное, очень одиноко?
— И не говорите, сэр! Одиноко и ужасно холодно. Сейчас хоть есть чем заняться. Вон, огород вскопать, и все такое. Присаживайтесь вон на ту скамейку.
Он принес слабое пиво и уселся на стул напротив нас.
— Вы хотели расспросить меня насчет бедного Уилфа Тапхольма?
— Так звали убитого?
— Да.
Он помолчал, вспоминая.
— Его нашли в январе. Его кокнула Елизавета Уэльская. Это кличка шлюхи из Бэнксайда, с которой он жил.