Назавтра я ехал к Гаю. Было воскресенье, первое апреля, мягкий и солнечный день. Птицы с веточками и пучками травы в клювах начинали вить гнезда на деревьях, только что подернувшихся дымкой первой зелени.
Был День дурака, когда люди беззлобно подшучивали и разыгрывали друг друга. Но сегодня, хотя на улицах было полным-полно народа, никто не кричал, что у моей лошади загорелся хвост. У многих был озабоченный вид. Я услышал, как прохожие перешептывались, сообщая друг другу новость о том, что двух придворных, заподозрив в симпатиях к еретикам, бросили в Тауэр.
Накануне мы с Бараком почти весь день просидели в конторе суда по делам секуляризации, пытаясь найти записи о врачевателях лондонских монастырей бенедиктинцев. Кто-то из здешнего начальства приказал привести в порядок все документы, касающиеся монахов, получающих пенсии, что обернулось полным хаосом. Лишь ближе к вечеру, с ног до головы перепачкавшись в пыли, мы нашли три имени. Однако выяснилось, что адреса хранятся в отдельной папке, и теперь, чтобы добраться до нее, нужно было ждать понедельника, когда судейский архив вновь распахнет свои двери после выходного.
Уже подъезжая к жилищу Гая, я увидел махину Олд-Бардж, возвышающуюся над кровлями окрестных домов, и испытал укол совести. Я так и не пристыдил Барака в связи с тем, как он обращается с Тамазин. Он мастерски умел уклоняться от неприятных для него разговоров, и я боялся, что, если попробую воспользоваться своим начальственным положением, вторгаясь в его частную жизнь, это только разозлит моего помощника и не принесет никаких результатов. Я в растерянности тряхнул головой, не будучи в состоянии придумать, как тут лучше поступить.
Когда я свернул на улицу Гая, меня охватило странное чувство, которое уже один или два раза я испытал во время этой поездки. Мне показалось, что за мной следят. Я быстро обернулся в седле, но узкая улица была пуста. Тогда я сказал себе, что охота за убийцей Роджера сделала меня чересчур подозрительным, и напомнил себе, что сегодня вечером ужинаю с Дороти. Мысль об этом наполнила меня одновременно радостью и грустью.
Я привязал Бытие возле лавки Гая и постучал в дверь.
Гай впустил меня в дом, и я увидел, что у него есть посетитель — высокий тучный мужчина с румяным лицом и длинной седой бородой. Как и на Гае, на нем была одежда врача, но гораздо лучшего покроя. В руке он держал длинный деревянный посох, которым указывал на аптекарские склянки, выстроившиеся на полках. Юный Пирс снял с полки две банки, отсыпал понемногу из каждой и принялся тщательно взвешивать их содержимое на аптекарских весах.
Незнакомец взглянул на меня поверх своего в буквальном смысле выдающегося носа.
— Надеюсь, вы позволите мне закончить мое дело, прежде чем займетесь своим пациентом? — надменным тоном обратился он к Гаю.
Тот, посмотрев на меня извиняющимся взглядом, сделал знак сесть и подождать.
Я сел и наблюдал за тем, как толстый доктор указал еще на две склянки.
— Четверть бушеля горькой полыни и унцию сурьмы. У вас есть кровь молодого петушка, сэр?
— Не держим.
— Очень жаль. Превосходное снадобье от головной боли.
— Какая удивительная мудрость, — пробормотал себе под нос Пирс.
Посетитель бросил на парня взгляд, в котором подозрительность перемешивалась с раздражением, но лицо ученика оставалось бесстрастным. Я заметил, что Гай, который записывал пожелания клиента на грифельной доске, подавил улыбку. Было видно, что коллега воспринимал его лишь в качестве аптекаря. Толстяк, видно, относился к категории эскулапов, которые внушали пациентам благоговейный страх с помощью высокомерного поведения, за которым зачастую крылось невежество.
— Это все, сэр, — проговорил покупатель. — Я заберу заказ завтра. Сколько я вам должен?
— Один шиллинг.
— У вас низкие цены.
Он вытащил толстый кошель и достал оттуда серебряную монету. Затем взглянул на меня.
— А вы юрист, сэр? Из какой судебной корпорации?
— Из Линкольнс-Инн, — коротко ответил я.
— У меня там есть пациент. Мастер Билкнэп. Может, знаете?
— В последнее время он выглядит больным и бледным, — многозначительно добавил я.
— О, скоро я поставлю его на ноги.
Врач будто не заметил сарказма, прозвучавшего в моих словах.
— Ему нужно почаще делать кровопускания, и он станет как новенький. Кстати, меня зовут доктор Арчер, и у меня большой опыт в лечении адвокатов.
Толстяк одарил меня снисходительной улыбкой, а потом, небрежно поклонившись Гаю, сунул кошель в пояс и вышел из лавки.
— Что это за тип? — спросил я.
На губах Гая заиграла язвительная усмешка.
— Арчер — самый главный человек в корпорации врачей. Я там занимаю весьма незначительное положение, поэтому вынужден угождать ему. Он сторонник традиционных методов лечения и уверен в том, что со времен Галена в медицине не появилось ничего нового за исключением его собственных знахарских снадобий. У меня он покупает ингредиенты для их изготовления. Он влиятельный человек, ему нравится покровительствовать мне, а я за это беру с него символическую плату.
Голос Гая внезапно стал усталым, он махнул рукой и сел за стол напротив меня.
— Ладно, забудем про Арчера. Чем я могу тебе помочь, Мэтью? По твоему лицу вижу, что это не просто визит вежливости.
Прежде чем отвечать, я немного помолчал. Приглядевшись к другу внимательнее, я заметил, что он выглядит уставшим и каким-то опустошенным. Мне вдруг не захотелось втягивать его во всю эту гнусную историю, связанную с убийствами. Но что поделать — я нуждался в его совете. Подумав об этом, я прикоснулся к знаку пилигрима, лежавшему в моем кармане.
Гай обернулся к Пирсу.
— Принеси нам вина, мой мальчик, — попросил он. — Кстати, тебе не следовало подтрунивать над доктором Арчером. Каким бы он ни был дураком, Арчер подозрителен и остро чувствует насмешки.
— Простите, мастер. Не сумел сдержаться.
— Я тебя понимаю, — ответил Гай.
— Что мне сказать, если снова придут те люди, которые продают жир из огромных рыб, выловленных в Темзе? — спросил Пирс. — Многие аптекари покупают его.
— И без сомнения, приписывают ему всякие магические свойства. Вели им проваливать. Пусть даже близко не подходят к моей лавке. Этот жир воняет на добрую милю.
Когда Пирс ушел, Гай снова заговорил:
— Наверное, это были именно они, а я подумал, что местные мальчишки так шутят в День дурака: постучат в дверь и убегают.
— Ты слишком мягок с этим парнем, — заметил я. — Насмехаться над таким субъектом, как Арчер, и вправду опасно.
— Да, но Пирс любит пошутить.
Гай улыбнулся, но тут же снова стал серьезным.