Вокруг нас слышался испуганный шепот, люди хватались друг за друга, женщины плакали.
«Четвертый Ангел вылил чашу свою на солнце; и дано было ему жечь людей огнем».
Барак подошел к двери бокового выхода и подергал ее, убедившись, что она действительно заперта. Перед моим внутренним взором уже разворачивалась знакомая картина. Убийца оглушает Ярингтона, одурманивает его, использует ключи викария, чтобы запереться с ним в церкви, поджигает несчастного и убегает через запасной выход, не забыв запереть его за собой.
— Убийца знал, что мы будем здесь, — сказал я. — Но откуда?
— Святой Боже, вы правы! — простонал Харснет. — Он устроил этот спектакль не только для прихожан, но и для нас. То, что мы оказались здесь, не может быть простым совпадением. Бедный, бедный викарий!
На глаза его навернулись слезы.
— Он издевается над нами, — со злостью сказал я. — Опять издевается. Играет с нами, доказывает, что мы бессильны против него.
Кто-то подошел к колонне и попытался развязать цепь, но вскрикнул и отдернул руку, прикоснувшись к горячему металлу. Тогда вперед вышел Мифон. Он снял с себя рясу и бережно прикрыл ею обгоревшую голову Ярингтона.
Харснет обвел взглядом омертвевшую паству покойного.
— Слушайте меня, все вы! — громогласно объявил он. — Я раскрою это чудовищное убийство, и преступник будет пойман. Но до того как это случится, вы не должны говорить ничего — повторяю, ничего! — о том, что произошло здесь сегодня! Тот, кто станет болтать, только сыграет на руку нашим врагам.
По толпе прокатился ропот.
— Ни слова, вы слышите меня? Если это известие разлетится по городу, это может вызвать панику. Мы все и без того находимся в опасности.
Западный акцент Харснета сейчас был особенно заметен.
— Финч, вы отвечаете за то, чтобы все эти люди держали рот на замке вплоть до моего возвращения. Когда цепь остынет, снимите тело несчастного викария.
Харснет повернулся ко мне, сэру Томасу и Бараку.
— Идемте, — проговорил он уже обычным голосом. — Мы должны немедленно увидеться с архиепископом.
Когда мы приехали во дворец Ламбет, лорд Хартфорд находился у архиепископа Кранмера. Нас сразу же впустили, но Барака, как и раньше, попросили подождать в коридоре.
Архиепископ выглядел уставшим до изнеможения, и его впалые щеки покрывала черная щетина. Лорд Хартфорд стоял рядом с ним. Кранмер жестом предложил нам садиться.
— Значит, теперь еще один? — спросил Хартфорд.
Он выглядел испуганным.
— Да, милорд, — ответил Харснет и поведал о том, что случилось в церкви.
Некоторое время Кранмер сидел молча, потом проговорил:
— Бедняга. Я уверен, что сейчас, пройдя через такие нечеловеческие муки, он находится в раю.
Архиепископ повернулся к Хартфорду.
— Каждое новое убийство неизменно эффектнее и демонстративнее предыдущего. Если он будет продолжать в том же духе, нам уже не удастся держать все в тайне.
— Неужели нельзя как-то замять это? — спросил Хартфорд.
Голос его был резким, а взгляд — острым. По сравнению с Кранмером он в большей степени контролировал себя.
— Я говорил с прихожанами Ярингтона, — сказал Харснет, — и заставил их дать обет молчания. В церкви я оставил за главного преподобного Мифона. Отсюда я снова вернусь туда, прослежу, чтобы убрали тело, и опять объясню людям, что, если про убийство Ярингтона станет известно, это сыграет на руку Боннеру.
— И никакого официального дознания! — вставил Хартфорд.
— Мы препятствуем отправлению правосудия, — проговорил Кранмер, — но если мы не хотим, чтобы дело получило широкую огласку, у нас нет иного выхода. Где он нанесет следующий удар?! — взорвался архиепископ в неожиданном приступе гнева. — И как ему удалось втащить Ярингтона в церковь и устроить эту жуткую инсценировку так, чтобы никто ничего не увидел?
Он перевел взгляд на меня.
— Думаю, убийца проделал все то же самое, что с доктором Гарнеем и мастером Эллиардом, — сказал я. — Он назначил Ярингтону встречу, накачал его двейлом, открыл его же ключом церковь и привязал викария к колонне. Все это он сделал днем. Затем запер дверь и стал ждать, когда возле церкви соберутся люди. После этого поджег рыбий жир, который принес с собой.
— И хорошо, что там оказались мы, — добавил Харснет. — Страшное зрелище человека, горящего без дыма и без видимых причин, заставило даже меня подумать, что это проделки нечистого. И если бы нам не удалось немного успокоить прихожан, боюсь, они разбежались бы по улицам, вопя о пришествии Антихриста. Хотя я даже сейчас думаю, что, возможно, они были бы недалеки от истины.
Хартфорд посмотрел на меня пронизывающим взглядом.
— Мы обязаны остановить его, — отчеканил он. — Боннер и Гардинер до сих пор допрашивают придворных и подчиненных архиепископа, арестованных на прошлой неделе. Пока они ничего не нашли, но упрямо продолжают копать.
— Этого все равно будет недостаточно для того, чтобы король выступил против нас, — сказал его брат. — Кроме того, я слышал, арестованные мясники в один голос твердят, что не могут вспомнить, кому именно они продавали мясо во время Великого поста.
Лорд Хартфорд кивнул. На моей памяти это был первый случай, когда он согласился с братцем.
— Истинная правда. И, я думаю, Боннер опасается подвергать аресту еще большее количество людей. Вчера возле Лондонской стены его ошикали.
Я удивился: значит, им известно и об этом происшествии.
— Вряд ли короля удовлетворят попытки связать вас с радикалистами на основе улик, сотканных из полуправды и слухов, — продолжал лорд Хартфорд. — Он любит вас больше, чем кого-либо другого, поверьте, милорд.
Кранмер тяжело вздохнул.
— То же самое говорили про Кромвеля и Вулси. Следите за королем, Эдвард, следите ради меня. Подмечайте, кто входит и выходит из королевских покоев, кто нашептывает ему на ухо.
— Непременно.
На некоторое время в кабинете воцарилось молчание.
— Позвольте, милорд?
Я протянул руку и взял со стола архиепископа чистый лист бумаги. Мне хотелось попытаться хоть как-то упорядочить весь этот хаос. Кранмер махнул рукой, давая понять, что не возражает. Я быстро стал писать, остальные в молчании наблюдали. Закончив, я положил лист на середину стола. Мужчины склонились над ним и принялись читать.
ЧАША 1: Гноящаяся рана.
Тапхольм, коттер, радикальный реформатор, оказавшийся грешником. Январь. (Убит в декабре?)
ЧАША 2: Смерть в соленой воде.
Доктор Гарней, врач, радикальный реформатор, сменивший взгляды на умеренные. 20 февраля.