— Те времена давно миновали, — покачал я головой. — И ныне я не могу назвать себя приверженцем чего бы то ни было.
— А помните наши студенческие годы? — со вздохом вопросил Крейк. — До того как Нэн Болейн перевернула всю страну с ног на голову, жизнь текла куда спокойнее. По крайней мере, все мы были уверены в завтрашнем дне и не ждали от него неприятных сюрпризов.
— Человеку свойственно воспринимать прошедшее в радужном свете, — изрек я.
— Возможно, вы правы, — кивнул Крейк. — И все же то были славные денечки. Когда я начал служить при дворе, там заправляла знать старой закалки. Эти люди не шли ни в какое сравнение с нынешними вельможами, поднявшимися из низов. Кромвеля больше нет, но при дворе по-прежнему полно людей низкого происхождения и самых низких устремлений.
— Таков, например, Ричард Рич, — кивнул я. — Накануне я видел его в Йорке.
Услыхав мои слова, Крейк едва не подпрыгнул на месте, чем немало меня поразил.
— Вы знакомы с Ричем? — вопросил он, метнув на меня взгляд, в котором испуг мешался со злобой.
— В Лондоне мне довелось вести дело, в котором ответчиком выступал Рич. Точнее, один из его ставленников.
— Это не человек, а ядовитая змея! — с жаром заявил Крейк.
— Вполне разделяю ваше мнение.
Я ожидал, что Крейк объяснит мне причины столь жгучей неприязни. Однако он счел за благо переменить тему.
— Скажите, удалось ли схватить злоумышленника, который на вас напал? — осведомился он. — Или хотя бы выяснить, кто это был?
— Пока ничего не известно, — ответил я, глядя ему прямо в глаза. — Но преступника непременно найдут.
— Возможно, вы не знаете, но после нападения на вас мы усилили меры безопасности. Слишком много тревожных событий произошло в аббатстве за последние дни. Ведь очень может быть, смерть несчастного Олдройда была отнюдь не случайной. По крайней мере, по городу ходят упорные слухи, что его убили.
— Вот как?
— Да, — кивнул Крейк. — Так что, вы сами понимаете, у тех, кто отвечает за безопасность короля, есть веские основания для беспокойства. Мы и прежде не допускали в аббатство посторонних — в городе достаточно проходимцев, которые под видом слуг могут проникнуть в дома и утащить все, что плохо лежит. Но вчера я получил новое распоряжение, согласно которому всякого, кто пожелает проникнуть в аббатство, не имея соответствующих документов, следует непременно задержать и подвергнуть допросу. Как вы полагаете, сэр, эта мера оградит нас от новых удручающих происшествий?
«Судя по всему, бывший мой однокашник пытается выудить у меня какие-нибудь сведения, — пронеслось у меня в голове. — Но для настоящего злоумышленника делает это слишком бесхитростно».
— Не могу сказать ничего определенного, мастер Крейк.
— Признаюсь, у меня душа ушла в пятки, когда Малеверер приказал меня обыскать.
— Но вам нечего было опасаться. Убедившись в вашей невиновности, он освободил вас от всяких подозрений. Или он опять вызывал вас для беседы?
— Слава богу, нет. Но меня беспокоит одно обстоятельство. Я… я не раз говорил с покойным Олдройдом. Может быть, я беседовал с ним чаще, чем кто-либо другой из обитателей аббатства.
Крейк испустил сокрушенный вздох.
— Признаюсь, отправляясь в Йорк, дабы заблаговременно подготовиться к прибытию короля и его свиты, я немало страшился встречи с местными жителями. Все эти рассказы о свирепости и грубости северян, каждый из которых в душе мятежник, произвели на меня сильное впечатление. И надо сказать, тревожные мои ожидания в значительной мере оправдались, ибо здешние горожане держались со мной до крайности настороженно и недружелюбно. Лишь мастер Олдройд неизменно был готов поддержать беседу. Мне нравилось его открытое, приветливое лицо, только и всего.
Крейк вновь тяжело вздохнул.
— Но я боюсь, что мои разговоры с Олдройдом не прошли незамеченными и навлекут на меня новые беды. Мастер Шардлейк, при вашей проницательности вы наверняка заметили, что здешнее великолепие обманчиво. Каждый из нас, будь он жителем Йорка или южанином, должен постоянно остерегаться. И это чрезвычайно утомительно.
«Крейк наверняка что-то скрывает», — пронеслось у меня в голове.
Ноздри мои, казалось, чуяли запах чужой тайны. На память пришел рассказ Барака о том, как он видел Крейка в таверне, пользующейся сомнительной репутацией.
— Полагаю, в первые дни после приезда вы ощущали себя очень одиноким, — заметил я.
— Еще бы! Кроме мастера Олдройда, мне словом было не с кем перемолвиться.
— Да, эта поездка принесла вам немало хлопот и тревог. Тем приятнее будет вернуться в Лондон, где вас с нетерпением ждет семья. Если мне не изменяет память, у вас семеро детей?
— Семеро. Надеюсь, что Господь не оставил их своими милостями и все они живы и здоровы. Как и их матушка. Моя супруга Джейн.
К моему удивлению, при этих словах на лицо его набежала тень.
— Она так не хотела, чтобы я принимал участие в этом путешествии.
Пухлые пальцы Крейка беспокойно теребили пуговицу.
— Разлука наша длится дольше, чем мы предполагали, и одному богу известно, когда я смогу соединиться с семьей. Боюсь, после моего возвращения на меня обрушится целый град упреков. И я не скоро смогу вернуть себе расположение своей дражайшей половины, — заключил он с деланным смехом.
Я понял, что идиллическая картина семейной жизни, которую я нарисовал, размышляя о Крейке, весьма далека от истины. В какое-то мгновение я уже хотел напрямую спросить его, что ему понадобилось ночью в таверне. Но потом сообразил, что вопрос мой заставит его насторожиться. Нет, будет намного благоразумнее посетить ту таверну вместе с Бараком и разузнать, что к чему.
— Думаю, нам пора спускаться, сэр, — произнес я вслух. — Вскоре стемнеет, а обратный путь лучше проделать при хорошем освещении. Спасибо вам за то, что показали мне лагерь. Сегодня вечером я непременно совершу прогулку в поля и осмотрю его вблизи.
— Всегда рад оказать вам услугу, сэр, — улыбнулся Крейк и первым двинулся вниз по лестнице.
Спустившись, я пересек церковь и вышел во второй двор. Внимание мое привлек сплошной людской поток, тянувшийся к боковым воротам, носившим название ворот Святого Олафа. Вне всякого сомнения, люди эти, подобно мне, вознамерились взглянуть на огромный лагерь. У меня не было желания присоединяться к толпе, в которой вполне могли оказаться очевидцы моего недавнего унижения. Поэтому, завидев скамью под старым буком, я опустился на нее. Земля вокруг была сплошь покрыта багряно-красными листьями, которые опадали с едва слышным шелестом. Сидя здесь, в стороне, я мог наблюдать за движением у ворот, не опасаясь привлечь внимание.
Мысли мои упорно возвращались к тягостному происшествию в Фулфорде. Напрасно я приказывал себе выбросить унизительные воспоминания из головы; никакие усилия рассудка не могли мне помешать бередить собственную душевную рану. Неужели я действительно побледнел как мел? И устремил на королеву взгляд, умоляющий о защите? Возможно, я вызвал у нее жалость. Впрочем, она сама нуждалась в сочувствии. Юная девушка, которую выдали замуж за грузного старика с гниющей ногой, вряд ли пребывает на седьмом небе от счастья. Я вспомнил глаза короля, холодные и жестокие. И это повелитель Англии, попечению которого Господь вверил души сотен тысяч подданных. Неужели сам Бог вещает его устами? По крайней мере, так утверждает архиепископ Кранмер. Всех нас с детства учили видеть в монархе не простого смертного, но помазанника Божьего, а в последние годы король был объявлен чуть ли не полубогом.