— Он священник, Мадлен. Он избрал Бога. Ты и так потратила на него достаточно времени!
Эхо ее слов — «он избрал Бога» — продолжало преследовать Мадлен. А разве ее мать не выбрала Бога, когда так рано покинула ее?
Прежде чем встать с поваленного дерева, она потерла замерзшие руки и застегнула длинное черное пальто. Затем вытащила из кармана карту и нашла Кентерберийский архив.
Мадлен подумала, что архив — слишком громкое название для узкого, покосившегося викторианского дома, к которому она подошла. За конторкой у входа никого не оказалось, она нажала на кнопку звонка и стала ждать. Никто не выходил так долго, что она принялась бродить по вестибюлю, разглядывая объявления на досках и стойки с брошюрами у входа. Стены были выкрашены в ярко-зеленый цвет, а темно-зеленые виниловые стулья не производили впечатление удобных. Лампы дневного света заливали все вокруг неприятным сиянием, совсем как в кабинете зубного врача.
На досках с объявлениями не оказалось ничего интересного — да ей и терпения не хватило как следует их изучить. Мадлен собралась позвонить еще раз, когда услышала шаги — похоже, кто-то поднимался по лестнице. Через мгновение дверь сбоку от конторки, которую она приняла за дверцу шкафа, открылась и оттуда вышел мужчина, стройный, высокий, немного взъерошенный, в голубых джинсах и темной водолазке. Он был в квадратных очках в черной оправе, с длинными волосами, собранными в хвост. Она заметила в них седые пряди, но определить его возраст не смогла.
— Слушаю вас, — проговорил мужчина, и Мадлен поняла, что разглядывает его уже неприлично долго.
— Вы здесь работаете? — смущенно спросила она.
— Ну да. Наверное, если бы я здесь не работал, я бы не стоял по эту сторону конторки.
— Да, пожалуй, не стояли бы.
Начало получилось не слишком многообещающим.
Мужчина убрал выбившуюся прядь волос с лица, и у него сделался слегка раздраженный вид.
— Послушайте, не хочу показаться грубым, но, похоже, все ушли на ланч. Я не архивариус, я работаю реставратором, так что вряд ли смогу вам помочь.
— Но вы же не знаете, что я ищу, — сказала Мадлен, которая начала злиться.
Мужчина прищурился, словно впервые по-настоящему посмотрел на Мадлен. Она не могла наверняка сказать, понравилось ли ему то, что он увидел.
— Вы совершенно правы, не знаю. И что же вы ищете?
Мадлен поняла, что попалась. Она не имела ни малейшего понятия о том, что ищет. Нужно было срочно найти выход из этой сложной ситуации.
— А что вы реставрируете? — спросила она, чтобы выиграть время.
— Это скорее генеральная уборка, чем реставрация, — ответил он, снял очки и принялся протирать их краем водолазки. Глаза его оказались голубыми. — Это что-то вроде проекта тысячелетия, который слегка вышел за рамки сроков. Там безумно много всего скопилось.
Кивком головы он показал на дверь, через которую вошел.
— Значит, вы не ищете что-то определенное? — подсказал он ей.
— На самом деле… искала моя мать. Она занималась исследованиями, изучала историю семьи…
— В таком случае вам нужно в Центр изучения генеалогии, — перебил он ее.
— Нет, она собиралась сюда. Вот почему я пришла к вам.
— Ну а почему она не пришла сама?
Мадлен поняла, что он снова начал терять терпение, и, недолго думая, ответила:
— Она умерла.
В комнате повисла тишина, и глубокая морщина на лбу реставратора неожиданно исчезла. Он заговорил первым, очень мягко.
— Мне очень жаль. Послушайте, я, честное слово, ничем не смогу вам помочь, но если вы зайдете попозже, то сможете поговорить с кем-нибудь из архивариусов.
Они стояли и молчали. Мужчина смущенно разглядывал лицо Мадлен — может, искал в нем признаки боли?
Она сделала глубокий вдох и сказала:
— Все в порядке. Извините, что побеспокоила вас. По правде говоря, я и сама не знаю, что искала моя мать. Наверное, я просто захотела сюда прийти, потому что она собиралась…
Она замолчала, не зная, что еще сказать.
— Вы француженка?
— Да.
— Откуда?
— Из Нормандии.
— Вы там живете?
— Да.
Разговор не клеился.
— Ладно. Будьте здоровы, — сказал реставратор, махнул рукой на прощание, вышел в дверь и начал спускаться по лестнице.
На обратном пути Мадлен думала о том, какие документы могут храниться в таком старом и жалком здании. Наверняка всякая мелочь, которую музеи и церкви посчитали не стоящими внимания.
Входя в дом Лидии, она услышала, что звонит телефон. Это была Джоан.
— Как жаль, что мы разминулись, Мадлен. Я пришла всего через несколько минут. Что-то случилось?
— Нет, ничего. Просто глупый каприз. На прошлой неделе я получила от мамы письмо. Она собиралась побывать в архиве. Я не особенно внимательно просмотрела ее бумаги и потому не знаю, что она надеялась там найти, но подумала, что схожу…
— И что?
— Боюсь, что ничего. Я почувствовала себя полной дурой. К тому же там никого не оказалось, кроме какого-то мужчины, который что-то делает в подвале. Он не очень-то стремился мне помочь, но, с другой стороны, я не имела ни малейшего представления о том, что мне нужно.
— Это Николас. Я с ним знакома. Очень умный, но немного нелюдимый.
— Да, похоже, это он.
— Думаю, нам нужно встретиться. Тебе будет удобно завтра? Мне кое-что известно про то, над чем работала Лидия. Она попросила меня попытаться найти след некоторых членов вашей семьи, но это занимает массу времени. Сейчас я жду, когда прибудут копии документов из Лондона, из Государственного архива.
— Завтра мне удобно, — сказала Мадлен.
— Значит, договорились. У меня перерыв на ланч между часом и двумя.
Мадлен положила трубку. Она постаралась оттянуть момент, когда ей придется подняться по лестнице в спальню Лидии, решив сварить кофе, затем навести порядок, а потом в качестве последней отговорки посмотреть какую-нибудь дневную передачу по телевизору. Через несколько минут, проведенных с Донахью, она была готова отправиться разбирать вещи матери.
Наступил вечер, а Мадлен все еще продолжала разбирать шкаф с одеждой и ящики комода. Одежда в гардеробной могла бы помочь тому, кто не знал Лидию, составить представление о ее личности. Во-первых, там не было ни одной вещи, купленной просто так, под влиянием момента, или по какой-то другой причине. Все было предельно функционально. Лидия очень часто употребляла слова «полезный» и «хорошего качества», когда речь заходила об одежде. Во-вторых, ее гардероб по большей части состоял из прекрасно сшитых блузок и классических юбок; брюк Лидия не признавала. Все вещи были прекрасного качества и достаточно модные, но сказать, например, что они сексуальные, было нельзя. Ничего легкомысленного — Лидия никогда не приобретала одежду, повинуясь порыву.