Студент отвел глаза, его пыл погас. Мадлен победно улыбнулась и продолжила:
— Сегодня мы поговорим о наших предках норманнах. Больше всего власти беспокоила анархия. В начале сороковых годов одиннадцатого века герцогство Вильгельма и церковь заключили «договор с Богом». Вильгельм угрожал отлучением от церкви всякому, кто нарушал договор, запрещавший во время религиозных празднеств любые драки между закатом среды и утром понедельника. А поскольку в те дни религиозные праздники случались довольно часто, Вильгельм существенно уменьшил количество дней, когда можно было драться, — и Бог стоял на его стороне. Скорее всего, это действие в основном было направлено на то, чтобы успокоить солидную скандинавскую часть его двора — викинги часто пытались немедленно получить то, что считали своим. Не забывайте, викинги являлись первыми поселенцами в Нормандии.
Мадлен сделала паузу и оглядела аудиторию. Она не заметила очевидных признаков интереса или скуки. Ромео по-прежнему избегал ее взгляда.
— Отношения между церковью и амбициозными лидерами вроде Вильгельма Нормандского и Гарольда Годвинсона основывались целиком и полностью на покупке одолжений. Папа Лев IX был недоволен компромиссами, которые представлял собой Вильгельм, — он являлся внебрачным сыном и женился на Матильде из Фландрии. Этот союз церковь не одобрила, поскольку Вильгельм и Матильда являлись дальними родственниками, но их не разделяли семь ступеней кровного родства. Жениться на таких родственниках запрещалось, но Вильгельм презрел запрет Папы, заплатив за разрешение золотом. Так получилось, что брак с Матильдой оказался единственным длительным и надежным союзом в его жизни. В разное время против него обратились его подданные, придворные и даже сын, но не жена.
Отцом Матильды был граф Болдуин из Фландрии, известный как Болдуин Галантный, а сестрой — Джудит, жена Тостига Годвинсона. Кровные узы между европейской аристократией были сложными и многочисленными, что не мешало родственникам воевать друг с другом, но позволяло получать одолжения. Двор Болдуина в Лилле славился гостеприимством по отношению к английской знати, а потому женитьба на Матильде стала для Вильгельма политически разумным шагом. Фландрия занимала обширную территорию, а граф Болдуин считался могущественным союзником, в том числе и потому, что являлся рыцарем Священной Римской империи.
Мадлен замолчала, увидев, что одна из студенток неуверенно подняла руку. Мадлен кивнула.
— Гобелен Байе заказала Матильда? — спросила студентка.
Мадлен довольно долго не произносила ни слова.
— Это одна из гипотез, — наконец ответила она.
Когда ранним вечером Мадлен вошла в дом, Тобиас играл на рояле. Или это была Луиза? Мадлен все больше склонялась к тому, что Тобиас и Луиза — одно и то же лицо. Это было довольно странно, но она больше ничего не могла придумать.
Мадлен устало поднималась по лестнице, понимая, что Роза права, — постоянная вечерняя работа над переводом требует концентрации, начала накапливаться усталость. Пожалуй, стоит краситься поярче.
На мгновение Мадлен представила себе, как приятно было бы вернуться домой, где ее ждет мужчина, готовый обнять ее, поцеловать в макушку, прошептать, что она не одинока и все будет хорошо. Наверное, Роза была права, утверждая, что она скучает по Питеру. Мадлен вспомнила про их совместную жизнь в Париже. Она заканчивала писать диссертацию, а он целыми днями оставался дома, работая над статьей о явлении Христа — «Можно ли верить в то, что Христос не был Сыном Божьим, и называть себя христианином?». Разумеется, Питер считал, что ответ очевиден — нельзя. Ей следовало догадаться, что он свяжет жизнь с церковью.
Они жили на верхнем этаже старинного дома, и теперь, поднимаясь вечером по лестнице, Мадлен часто вспоминала те дни. Правда, тогда у нее не было ощущения, что подошвы туфель сделаны из свинца. Ведь она знала, что ее ждет Питер. Иногда он даже готовил ужин, хотя они чаще тратили скромные доходы на водку, а не на еду. Они проводили целые вечера, сидя в разных углах старого дивана и читая, — Питер в маленьких круглых очках на кончике носа. Его длинные вьющиеся волосы неаккуратными прядями спадали до плеч.
Этот мирный период продолжался почти три года и неожиданно подошел к концу, когда Питер закончил писать диссертацию. Мадлен чувствовала, что в нем что-то изменилось, словно в его душе неизгладимый след оставили поиски объяснения мирового зла и скорби. Он стал замкнут, а когда Мадлен возвращалась домой после работы ассистентом куратора в небольшом парижском музее, он даже не отрывался от книги, которую читал.
Угнетенное состояние Питера давило на обоих. Постепенно Мадлен перестала пытаться ему помочь — она больше не говорила, что ему пора найти работу, начать встречаться с новыми людьми. Она поняла, что Питер ее не слышит — хотя он слушал. Питер понимал — что-то предпринять необходимо, но он потерялся в этой жизни. Сердце Мадлен разрывалось, она видела, как он бесцельно блуждает во тьме, но была не в силах ему помочь.
Однажды вечером Мадлен возвращалась домой, и еще на лестнице ее охватила тоска. Одна лишь мысль о том, что сейчас увидит Питера, вызвала у нее ужас. Она шла очень медленно, начиная понимать, как много сил уходит на то, чтобы продолжать радоваться жизни после возвращения домой. Она знала — очень скоро что-то должно измениться. Открыв дверь в крошечную квартиру, Мадлен сразу же поняла — изменения уже произошли. Питер ушел.
Разумеется, он не исчез бесследно. Питер написал, что уезжает в Тэзе — христианскую общину, которая находилась к югу от Парижа, и что ему нужно подумать о будущем. И ни слова о том, что ему нужно подумать о будущем с Мадлен. В последующие недели она поняла, что у Питера никогда не было желания строить планы на их общее будущее. А она совершила глупость и жила сегодняшним днем, потому что любила его и мирилась со всеми странностями. Она не хотела признавать, что Питер не собирается связывать свою жизнь с ней.
Она не видела его два года, с того момента, как решила начать преподавать в Кане. Питер вернулся в Париж, чтобы поступить в семинарию, и это подтолкнуло Мадлен начать вести курс по истории Средневековья.
Решение Питера стать священником неожиданно сильно потрясло Мадлен. Она поняла, что рассчитывала на его возвращение, надеялась, что он сумеет справиться со своими проблемами и вернется к ней. Ей казалось, что ее предали.
Мадлен расхаживала по квартире с бокалом кларета, бросив одежду на пол и включив Ника Кейва, и думала, что у одиночества есть свои преимущества. И хотя иногда ей казалось, что жить с кем-то — не так уж плохо, сейчас она делала все, что хотела, — например, отправлялась на сотни лет в прошлое. А если бы она жила не одна, это было бы сделать не так просто.
Зазвонил телефон.
— Мэдди, фамилия Карла — Мюллер или Моллер?
— Мюллер. Зачем тебе?
— Провожу небольшое расследование, — весело сообщила Роза и повесила трубку.
Мадлен покачала головой. Однако сейчас она не могла думать о Карле, ее неудержимо влекло к дневнику. Она почувствовала воодушевление, взяла бокал вина и отправилась в кабинет.