Тогда молвил Гвиндор Турину: "Помощь за помощь! Но моя была роковой, а твоя бесполезна, ибо тело мое искалечено так, что не может быть исцелено, и должен я покинуть Средиземье. И хотя я люблю тебя, сын Хурина, я проклинаю тот день, когда увел тебя от орков. Если б не твоя гордыня и не твоя воинственность, я остался бы жив и любим, да и Наргофронд, пусть на время, стоял бы. Теперь же, если любишь меня — уйди! Поспеши в Наргофронд и спаси Финдуилас. Вот мое последнее слово: она одна стоит меж тобою и твоим проклятием. Если ты потеряешь ее, оно найдет тебя. Прощай!"
И Турин поспешил в Наргофронд, по пути собирая уцелевших воинов; шли они, и сильный ветер срывал листву с деревьев, ибо осень сменялась зимой. Но орды орков и дракон Глаурунг оказались там раньше их и явились внезапно, прежде, чем стражи узнали о том, что случилось в долине Тумхалад. Страшную службу сослужил в тот день мост через Нарог, широкий и прочный, ибо враг перешел по нему глубокую реку, и огнедышащий Галурунг пришел к Вратам Фелагунда, и разрушил их, и вошел.
Когда подоспел Турин, ужасное разорение Наргофронда уже почти свершилось. Орки перебили или рассеяли всех, кто еще держал оружие, и уже обшаривали чертоги и палаты, грабя и разоряя; тех женщин и девушек, что не были сожжены или убиты, они сгоняли на террасах перед домами, дабы увести их в рабство к Морготу. Среди этого горя и разора шел Турин, и никто не мог и не хотел преградить ему путь, хоть он убивал всех, кто ему ни попадался, и шел к мосту, пробивая себе дорогу к пленникам.
Был он сейчас один, ибо те немногие, кто следовал за ним, бежали прочь. В этот миг из распахнутых врат выполз Глаурунг и лег меж Турином и мостом. И молвил он, побуждаемый жившим в нем лиходейским духом: "Привет тебе, о сын Хурина! Что за радостная встреча!"
Турин шагнул к нему, и вспыхнуло пламенем острие Гуртанга; но Глаурунг, упреждая удар, широко раскрыл свои немигающие глаза и воззрился на Турина. Бесстрашным взглядом ответил ему Турин, поднимая меч; но в тот же миг обездвиживающие чары драконьих глаз одолели его, и он замер. Долго стоял он, словно высеченный из камня; и кроме них двоих, безмолвных, не было ни души перед вратами Наргофронда. И вновь заговорил Глаурунг, насмехаясь над Турином: "Черны же все твои пути, сын Хурина! Неблагодарный приемыш, разбойник, убийца друга, похититель чужой любви, тиран Наргофронда, губительно храбрый вождь, бросивший своих родичей на произвол судьбы. В нужде и нищете, рабынями живут в Дор-Ломине твои мать и сестра. Ты одет, как принц, они же ходят в лохмотьях; они призывают тебя, но ты о том не тревожишься. Счастлив будет отец твой узнать, каков у него сын; а уже он-то непременно узнает." И Турин, зачарованный Глаурунгом, внимал его речам и видел себя в кривом зеркале лиха и ужаснулся, тому, что увидел.
И пока стоял он, цепенея под взглядом дракона, погруженный в мучительные мысли, орки с согнанными вместе пленниками прошли мимо Турина и перешли мост. Среди них была Финдуилас, и она ??вала Турина, но Глаурунг не отпустил его, пока крик ее и плач пленников не стихли на северном тракте; и долго еще звучал этот крик в ушах Турина.
И вдруг Глаурунг отвел взгляд и замер, выжидая; а Турин медленно шевельнулся, словно очнувшись от тяжкого сна. Придя в себя, он с криком бросился на дракона. Но лишь рассмеялся Глаурунг: "Если уж так хочется тебе умереть, так и быть, я тебе помогу! Не поможет ли это Морвен и Ниэнор? Ты не внял зову эльфийской девы. Отречешься ли ты также и от кровных уз?" Но Турин, выхватил меч, целясь в глаза дракона, и тогда Глаурунг, изогнувшись, поднялся над ним и молвил так: "О нет! В конце-концов ты храбр, храбрее тебя я не встречал. Лгут бесстыдно те, кто говорит, что племя мое не почитает доблести врага. Внемли же! Я дарую тебе свободу. Ступай! И если уцелеет эльф либо человек, дабы сложить повесть об этих днях, презрением помянет он тебя, буде ты истратишь понапрасну этот дар."
И Турин, все еще под властью драконовых чар, поверил речам Глаурунга о том, что якобы пред ним враг, способный к милосердию; и, повернув прочь, поспешил к мосту. Глаурунг же, в злобе своей, крикнул вслед ему: "Торопись же в Дор-Ломин, сын Хурина! Не то тебя снова опередят орки. Если же пойдешь ты за Финдуилас и хоть на миг помедлишь, никогда больше не увидишь ты Морвен и никогда в жизни не увидишь сестру свою Ниэнор; и они проклянут тебя!"
Но Турин повернул на север, и вновь рассмеялся Глаурунг, ибо исполнил приказ своего Господина. Затем он, вернувшись к развлечениям, дохнул огнем и сжег все вокруг. Однако тех орков, что занимались грабежом, он прогнал и отнял у них все награбленное; затем разрушил мост и сбросил остатки его в пенный Нарог. Обезопасив себя таким образом, он собрал в самом дальнем чертоге Наргофронда сокровища Фелагунда, улегся на эту груду и отдыхал.
Турин же в спешке шел по пустынным ныне землям меж Нарогом и Тэйглином, а навстречу ему спешила Суровая Зима, ибо снег в том году выпал прежде, чем кончилась осень, а весна была поздняя и холодная. И непрестанно слышался ему в пути со всех сторон голос Финдуилас, звавшей его по имени, и муки его были велики; но сердце его горело от лжи Глаурунга, и видя мысленно орков, поджигающих дом Хурина или пытающих Морвен и Ниэнор, ни разу не свернул он с пути.
И вот, изможденный спешкой и долгой дорогой — ибо он прошел без отдыха более сорока лиг — с первым льдом пришел Турин к водам Иврина, где был некогда исцелен. Но озеро стало замерзшей грязью, и не мог он больше испить из него.
Так по суровым северным снегам пришел он на перевалы, что вели в Дор-Ломин, и вновь увидал край своего детства. Стал тот край пустынен и негостеприимен; и Морвен не было там, опустел ее дом, разрушенный и продрогший, и ни одна живая душа не обитала там. Потому Турин ушел оттуда и явился в дом вастака Бродды, что взял в жены Аэрин, родственницу Хурина; и там от старого слуги узнал он, что Морвен давно уже нет в Дор-Ломине, ибо она и Ниэнор бежали, и никто не знает, куда.
Тогда Турин прорвался в зал, где пировал Бродда, схватил его, вынул меч и потребовал, чтобы ему сказали, куда девалась Морвен; и Аэрин объявила ему, что она ушла в Дориаф на поиски сына. "Ибо, — молвила она, — край тогда был свободен от лиха благодаря Черному Мечу с юга, который ныне, говорят, пал." Прозрел тогда Турин, и рухнули последние узы заклятья Глаурунга; и от боли и гнева на ложь, которой он поверил, а также от ненависти к притеснителям Морвен, черное бешенство овладело им, и он убил Бродду, а также многих вастаков, что гостили там. Затем он бежал, и за ним гнались, но те люди племени Хадора, что уцелели и знали тропы в дебрях, помогли ему, и с ними бежал он в метель и добрался до прибежища изгоев в южных горах Дор-Ломина. Так Турин вновь покинул свою родину и вернулся в долину Сириона. Горько было у него на сердце, ибо он принес в Дор-Ломин лишь большую беду для уцелевших своих соплеменников, и они рады были, что он ушел; утешало его лишь то, что доблесть Черного Меча проложила Морвен путь в Дориаф. И сказал он себе так: "Не всем, стало быть, принесли зло мои деяния. А куда же еще я мог бы отправить своих родных, даже если бы явился ранее? Ибо Завеса Мелиан рухнет лишь вместе с последней надеждой. Нет, пусть все остается так, как есть; ибо где бы я ни появился, тень следует за мной неотлучно. Да охранит их Мелиан! Я же оставлю их в мире, пока еще не затененном."