Поцелуй становился все более настойчивым, возбуждающим, его рука гладила ее талию, спину, потом спустилась ниже, она пробиралась во все более сокровенные, интимные места…
Ее тело отвечало на его ласки, выгибалось, приникало к его телу. Алеша застонала, когда умело и настойчиво Лукас довел ее почти до оргазма и приостановился, как будто убеждаясь, что она готова к продолжению.
Алеша почувствовала, как он проникает в нее, и это мгновенно ее отрезвило. Она похолодела, возвращаясь в реальную жизнь. Образы прошлого и настоящего, мешаясь и проникая друг в друга, наконец слились в один – образ мужчины перед ней.
Ужас и паника придали ей сил, и она смогла наконец прекратить поцелуй. Алеша отчаянно уперлась крепко сжатыми кулаками в его плечи, пытаясь высвободиться.
Воздух с трудом и хрипом вырывался из ее легких, когда он разомкнул свои объятия. В ее глазах были боль, шок и смятение, губы полуоткрыты, но она не могла произнести ни слова. Алеша едва держалась на ногах, ее тело била крупная дрожь. Она обхватила себя руками, тщетно пытаясь справиться с собой.
«Господи боже мой… – Она хотела убежать и спрятаться. – Но только это не поможет. Какой стыд, какой кошмар…»
Лукас протянул руку, и она непроизвольно сделала шаг назад, как бы защищаясь. Он заметил ее отчаяние и страх, до того как она сумела их спрятать.
Подавив волну раздражения, он медленно нагнулся, поднял свой пиджак и бережно накинул ей на плечи.
– Извини. – Ее голос был не громче шепота, она инстинктивно ухватила пиджак за лацканы и завернулась в него, бессознательно отметив, как он ей велик.
Лукас снова вспомнил о ее коротком браке. Тот человек глубоко обидел Алешу, и Лукас мог только молча проклинать его.
– Я должна была… – Она пыталась что-то сказать, но он нежно прижал палец к ее губам, заставляя замолчать.
– Ничего не говори, – сказал он тихо.
Она мечтала только о том, чтобы спрятаться в ванной, завернуться в ночную рубашку, нырнуть в кровать и забыться сном. Вот только ноги отказывались повиноваться.
– Я могу спать в другой комнате, – предложила Алеша и тут же почувствовала прикосновение пальцев к своим губам.
– Нет.
Сколько еще времени она будет лежать в своей постели в нескольких метрах от Лукаса и убеждать себя, что она не чувствует к нему никакого желания? Сколько еще она будет вспоминать все интимные подробности: вкус его поцелуя, прикосновения его рук и свое лихорадочное возбуждение?
Пока не сойдет с ума…
По крайней мере, она должна была объяснить Лукасу…
Какая ерунда, он наверняка уже и сам догадался!
Алеша вспомнила, как ходила к психоаналитикам.
Тогда ей казалось – она справилась со своим страхом близости, но по-настоящему после Сета она ни разу не подвергала свои чувства такому испытанию. Только сегодня Алеша позволила мужчине стать настолько близким, и ничего хорошего из этого не получилось. Катастрофа…
Она поежилась, неловко поправила пиджак, спадающий с плеч. Не оглядываясь, прошла прямо в ванную комнату и плотно закрыла за собой дверь, затем сняла пиджак и осторожно положила его на стул.
Сев перед зеркалом и избегая смотреть на свое отражение, Алеша сняла макияж, старательно почистила зубы и медленно надела рубашку. Глубоко вздохнула, выдохнула и вернулась в спальню.
Комната оказалась пуста…
Лукас провел рукой по влажным волосам и потянулся за полотенцем. Душ помог снять физическое напряжение, но гнев никуда не делся. Внутри его таилось желание учинить расправу над человеком, который поселил страх в душе Алеши.
Этому можно подобрать определение. И сформулировать повод для судебного разбирательства. Вопрос был только в том, поддержит ли Алеша судебные обвинения. Возможно, нет – чтобы избежать огласки.
Он прищурился, натягивая трусы-боксеры, которые редко носил ночью. Женщины, с которыми Лукас обычно делил постель, прекрасно чувствовали себя обнаженными и были не против его наготы.
Что же ее бывший муж сделал, чтобы превратить уверенную и общительную молодую женщину в человека, имеющего серьезные проблемы в интимной сфере?
Изнасилование? Побои? Или все сразу?!
Его руки сжались в кулаки, когда он представил ее, подвергнутую любому типу насилия.
Знал ли Димитрий, что с его дочерью плохо обращались?
В спальне его ждал приглушенный свет. Он скользнул взглядом по хрупкой фигурке, свернувшейся под одеялом на одной из двух кроватей.
Алеша заснула? Или притворяется?
Лукас улегся в свою постель, накрылся одеялом и выключил свет.
Он тихо лежал, вспоминая каждое свое движение с момента их возвращения домой с благотворительного вечера.
Ее ангельские поцелуи… Он был готов поклясться – Алеша искренне радовалась его прикосновениям. Пока не запаниковала и не начала бороться с ним из-за возникшего страха.
Вскоре Лукас заснул и резко проснулся от тихого писка, который заставил его потянуться к сенсору охранной системы. Стеклянная дверь, ведущая на террасу, была открыта.
Лукас тихонько встал и взглянул на соседнюю кровать – она была пуста. Светящийся циферблат наручных часов показывал начало четвертого.
Алеша? Должно быть, она. Лукас надел джинсы, натянул майку и пошел искать ее.
Он уверенно пересек галерею и легко сбежал вниз по лестнице.
При тусклом свете он смог разглядеть тонкую женственную фигурку на одном из четырех плетеных камышовых диванов с подушками, расставленных вокруг стеклянного стола.
Конечно, Алеша услышала его приближение. Он увидел, как она провела руками по щекам, прежде чем повернуться к нему.
Слезы?
Каким-то образом мысль о том, что ей нужно было убежать сюда, чтобы поплакать в одиночестве, затронула струнку его души, которую раньше он считал недосягаемой.
Лукас присел на диван рядом с Алешей.
– Не спится? – тихо спросил он.
В ответ она покачала головой:
– Прости, я совсем не хотела будить тебя.
– Сенсор охранной системы, – объяснил Лукас. – Он запищал, когда ты открыла дверь.
Полумрак отбрасывал тени на его лицо. Вдалеке город жил своей жизнью, наполненной неоновыми вывесками и уличным освещением, которое отражалось в подернутых рябью темных водах внутреннего залива.
Через несколько часов с приближением утренней зари темно-синее небо начнет светлеть, наполняя волшебными цветами и смыслом новый день.
– Здесь так спокойно, – заметила Алеша.
Ночная тишина и таящееся в ней одиночество действовали как бальзам на ее душу. Больше всего ей хотелось закрыть глаза, чтобы уединение омыло ее и смягчило боль, которая не отпускала ее.