Жертва, принесенная Бритосом, спасла жизни тысяч его товарищей, молодых людей, подобных тебе, матери которых должны были бы страдать и оплакивать их до конца своих дней. Ты можешь сказать мне, что он был несправедливо оклеветан и опозорен теми же самыми товарищами всего лишь год назад, что именно они толкнули его на грань самоубийства. Но он отстоял свою честь, его имя будет прославляться в веках, — имя, унаследованное тобой с его последним дыханием. Сейчас Бритос бродит в царстве теней, его душа не найдет успокоения, пока ты не примешь наследие, оставленное его жертвоприношением, и честь, вырезанную на щите Клеоменидов. Перед тобой перекресток, одна дорога которого ведет к тихой жизни, спокойной, но незначительной и незаметной. Вторая дорога приведет тебя к трудному, беспокойному существованию, но предлагает тебе наследие поколения героев. Выбор можешь сделать только ты сам. Боги привели тебя сюда, — туда, где ты находишься сейчас. Твоя участь предопределена, и я не верю, что ты можешь повернуть назад.
Павсаний замолчал. Затем он дотронулся мечом до щита, висевшего на столбе палатки. Вошли несколько женщин, внося воду. Они раздели молодого человека и вымыли его, в то время как другие приготовили постель. Клейдемос позволил им размять его усталые члены, массируя их, и выпил чашу теплого бульона. Затем он лег и заснул крепким сном.
Царь бросил последний взгляд на юношу и улыбнулся сам себе. Он позвал одного из часовых и приказал:
— Никто не должен входить в палатку или нарушить сон этого человека, пока я не вернусь. Если он проснется сам, пусть идет туда, куда хочет. Но следуйте за ним незаметно, не сводите с него глаз, сообщайте мне обо всех его передвижениях.
Часовой занял свой пост. Вскоре после этого царь в полном вооружении вышел из палатки. Он вскочил на коня и галопом понесся в сторону лагеря персов, в сопровождении отряда царской охраны.
С прошлой ночи в этом лагере расположились гарнизоном его войска. Командующие союзными армиями ожидали его в бывшей палатке персидского военачальника.
— Друзья! — воскликнул царь Павсаний, — Друзья мои, давайте выпьем за Зевса, нашего владыку, и Геркулеса, нашего вождя! Они наградили нас победой над варварами. Я пью за согласие всех греков, которое сделало этот день таким великим и незабываемым!
Хор возгласов приветствовал эти слова, а слуги проворно пополняли быстро опустошаемые чаши. Но Павсаний еще не закончил свою речь.
— Мои собратья, товарищи по оружию, — начал он снова, — позвольте мне сказать, что варвары поистине безумны! Они уже владели всеми этими великолепными вещами, но не остановились ни перед какими трудностями и страданиями, чтобы предпринять такое длинное путешествие и сражаться за наш несчастный черный бульон!
Гости рассмеялись в знак одобрения. Пир, который продолжался всю ночь, только начинался.
Но в тот самый день, когда Павсаний был потрясен великолепием несметных сокровищ и роскошью персов, у него возникло чувство неудовлетворенности скромностью Спарты.
В небе медленно проплывали облака, подгоняемые легким ветерком. Они скрыли солнечный диск, наплывая на него, когда солнце уже клонилось к западу и бросало длинные тени на равнину. Клейдемос увидел вершину горы Тайгет, охваченную золотистым пламенем. Он так долго не был здесь… И уже почти слышал лай собак, блеяние овец у входа в овчарню на верхнем пастбище.
Он вспомнил могилу Критолаоса, мудрейшего человека, занесенную дубовыми листьями. Он снова увидел себя ребенком, сидящим на берегу Еврота с отарой, малыша Криоса, весело виляющего хвостом. И женщину, которую он всегда считал своей матерью; он представил себе, как она сидит на пороге своего крошечного домика в горах, печальная и одинокая, прядет свою пряжу мозолистыми пальцами, пристально глядя на горизонт серыми глазами, полными надежды.
Тропа, которая вела наверх, в гору, была всего в нескольких шагах от того места, где остановился Клейдемос, опираясь на свое копье. Всадник умчался галопом, поднимая столб пыли и исчезая так же внезапно, как он появился.
Ветер стих, но большие черные облака превратились в огромную тучу в середине неба. Казалось, что она медленно пульсирует, как живое существо. Клейдемос смотрел на нее, когда совершенно неожиданно в центре гигантской тучи сверкнула молния. Затем, пока он смотрел на небо, вся эта масса облаков потеряла форму, растянулась, перевернулась, изогнулась, образуя в небе какие-то новые очертания.
Четкие, безошибочные очертания: очертания дракона.
В сознании Клейдемоса эхом прозвучал голос Критолаоса, который давным-давно, той далекой ночью заявил:
— Боги иногда посылают людям знамения…
Он повернул назад, оставляя позади себя тропу, ведущую наверх, в горы. Его сердце наполнилось печалью. Он продолжил свой путь вниз по пыльной дороге, словно подгоняемый какой-то неведомой силой, до тех пор, пока не понял, что стоит перед домом Клеоменидов, охраняемым величественными дубами. Едва заметная светлая полоска, пробивающаяся от света лампы внизу окна, была единственным признаком жизни в большом, строгом доме.
Клейдемос остановился, ожидая услышать лай Меласа, но ничто не нарушило полную тишину. Он прошел в центр двора, но внезапно в ужасе отпрянул назад: пес лежал на фамильном алтаре с перерезанным горлом. Белые клыки обнажились в страшной гримасе. Животное было принесено в жертву тени Бритоса, его злая душа бродила теперь по дорогам Гадеса в поисках своего хозяина.
Клейдемос прошел к входу в дом, на котором висел черный занавес. Протянул руку к двери, и она со скрипом открылась.
Он увидел огромный, слабо освещенный атриум. В центре на табурете сидела, обнимая колени руками, женщина, одетая в черное. Она взглянула на него горящими глазами; ее тело, казалось, окоченело, как при смерти.
Клейдемос застыл на пороге, словно окаменев от такого зрелища. Женщина, покачиваясь, поднялась на ноги и направилась к нему. Она протянула бледные руки:
— Я так долго тебя ждала, — прошептала она. — Мой сын, тебе потребовалось так много времени, чтобы вернуться ко мне…
Клейдемос промолчал в ответ
— Я понимаю, — сказала она. — Ты не знаешь, что сказать, но ты же узнал меня, разве нет?
Ее руки безвольно повисли вдоль тела.
— Я твоя мать. Исмена, супруга Аристарха, мать Бритоса…
Она обратила свой обезумевший взор к священным изображениям героев Клеоменидов, закрытых полосами черных тканей.
— Мертвы… они все мертвы. Ты тоже был мертвым, Клейдемос.
Юноша задрожал, когда Исмена подняла руку, чтобы коснуться его лица.
— Но сейчас ты вернулся в свой дом, — сказала она, указывая на открытую дверь. — Двадцать два года… прошло двадцать два года с тех пор, как я видела тебя в последний раз на этом же пороге, на руках у твоего отца.
— Моего отца? — безучастно пробормотал Клейдемос. — Мой отец оставил меня в горах на растерзание волкам.