Отто Юльевич умолк, вглядываясь в снежный сумрак. За окном синел ранний вечер, яблони тянули к стеклу свои ветви в снежных цветах.
— Отто Юльевич, мы пришли вас предупредить, — начала Маша.
— Ну, о чем же меня может предупредить очаровательная девушка? Может быть, о том, чтобы я запирал дверь на цепочку или не выходил на улицу без шарфа?
— Не доверяйте Анеле, — словно преодолевая невидимую стену, выдавил я.
— Это почему же я не должен доверять моей помощнице?
— Она работает на тайные службы, — пробормотал я деревянным языком. — На франсигаров — лисиц Чингисхана.
— Вы бредите? Какие лисицы? Убирайтесь отсюда и больше никогда…. Слышите? Никогда!!!
— Отто Юльевич, Анелия совсем не та за кого себя выдает! — воскликнула Маша.
— Где она? Вы видели ее? Что вы сделали с ней? Говорите!
— У нее роскошный особняк на Старой Басманной.
— Какой особняк, ей жить негде!
— Простите. Я не знал, что она так близка вам, Отто Юльевич! Эта девушка — член тайной восточной организации и охотится за любыми гималайскими реликвиями…
Отто Юльевич схватился за сердце, махнул рукой собаке и воскликнул отчаянно:
— Какой бред!!! Убирайтесь! Прочь из моего дома! Я не хочу вас видеть…
Пес, доселе мирно дремавший в углу, поднялся и угрожающе зарычав, выдавил нас в коридор. Дверь за моей спиной распахнулась. Дохнуло холодным ветром и дорогими духами. На пороге стояла Нелли. Вороненый ствол пистолета был нацелен в меня.
— Перстень! — приказала она. — Отдай перстень!
Подталкивая Машу плечом назад в коридор, я сунул в ее ладонь перстень и прошептал: «беги»! Пистолет качнулся в сторону Маши, как голова кобры, мелькнуло огненное жало, но Маша успела резко дернуть меня за руку вниз. Пуля летит мимо. Огромное настенное зеркало за моей спиной осыпается с хрустальным звоном. Пули уходят в стены, крошат кирпич, но перстень хранит нас. Взбешенная Нелли бьет не целясь. Один прыжок в глубину — и мы уже в дверях, ведущих в зал с камином.
— Фас! — рычит Отто Юльевич.
Овчарка, ударив лапами в грудь, валит меня и пережимает горло длинной волчьей пастью.
— Отто Юльевич, она же подстава, диверсантка… — кричит Маша.
— Ложь!!! — обезумевший старик кидается к Анеле, и это спасает нас.
Маша выдергивает из кармана баллончик дезодоранта и брызжет в морду собаки. Пес разжимает челюсти.
— Стоять!!! — кричит Нелли.
Развернув Отто Юльевича лицом к нам, она, как резник на бойне, задирает голову старика вверх. В морщинистую шею старика впивается ствол пистолета:
— Перстень!!! Или я застрелю этого старого козла.
Удерживая Отто Юльевича и прикрываясь его телом, Нелли делает несколько шагов к Маше:
— Перстень!
— Отпусти старика, — Маша протягивает ей перстень.
Отто Юльевич оседает на пол, задыхаясь.
Удерживая нас на мушке, Нелли надевает перстень на средний палец. Упиваясь мгновением, она кончиком пальца не спеша давит на спусковой крючок. Я закрываю собой Машу и смотрю в черный плавно покачивающийся глазок пистолета. Стрелковый механизм, подчиняясь неумолимому алгоритму, начинает свой убийственный ход. С легким сухим клекотом, затвор досылает вынырнувший из магазина патрон в патронник… Боек острым клювом, впивается в донце капсюля, воспламенившийся порох адским напором бросает верткую пулю из ствола, и все, конец! Но… раздается сухой щелчок и Нелли откидывает в сторону пистолет с пустым магазином.
С гадкой усмешкой Нелли протягивает как для поцелуя руку, а затем ловко поворачивает камень в перстне, и по сумрачным стенам, по старинным статуэткам, по черепам на каминной полке скачет алый блик: жгучая рубиновая звездочка. «Зайчик» резко накаляется, оставляет дымный след на обоях и на мебели. Еще несколько секунд — и он режет все без разбора — ореховые панели, фарфор и чучела зверей. Острый запах паленой шерсти и звон осколков наполняют комнату.
Поднырнув под алый луч и сбив с ног Нелли, мы, петляя, летим по синему вечернему саду к воротам. По стволам деревьев и заметенным дорожкам прыгает огненный «блик». Там, куда он упирается, вскипает снег, дымятся и падают перерезанные наискось стволы деревьев. Алый жалящий луч скачет за нами, но Нелли не успевает прицелиться. Впереди забор и запертые ворота. Мы в ловушке! Анеля с алым лучиком в руке не спеша идет к нам. Мы с Машей — свидетели древнего чуда, мы воочию наблюдаем силу Астравидьи. Для приведения в действие этого загадочного оружия требовались усилия многих тысяч людей, но, видимо, в самом существе Анели сфокусировано столько зла и агрессии, что она легко привела в действие алый кристалл, всего лишь усиливающий людские мысли и чувства, и это древнее чудо, видимо, последнее, что мы видим в своей жизни…
Анеля явно испытывает наслаждение и упивается минутной властью дарить и отнимать жизнь. Под нашими ногами с треском рассыпается гравий, плавится, вскипает и испаряется асфальт дорожки. Еще секунда — и луч коснется Маши.
Маша вскидывает руку и ловит луч ладонью, испепеляющий зигзаг отскакивает от маленького круглого зеркальца в ее ладони, чертит огненную траекторию и упирается в Анелию. Споткнувшись, Нелли падает на колени, узкий лучик чертит алую ленту, перегораживая ей дорогу, а затем рисует на шее Анели дымящуюся полоску, похожую на бритвенный порез. Ее голова все еще смотрит на нас, гневно и непонимающе, силясь пошевелить языком. Глаза теряют выражение, губы подергиваются пеплом и мертво слипаются. Маша опускает руку с зеркальцем.
Стараясь не смотреть на голову Анели, я забираю перстень из голубоватых пальцев с наклеенными длинными ногтями.
* * *
Ни о чем не спрашивая, все прочитав по нашим почернелым лицам, Генрих собрал что-то вроде поминок. Не знаю, справлял ли он тризну по своим врагам, сражавшимся до последней пули, но я помянул Анелю под гудение огня в буржуйке. Если верить в теорию переселенья душ, то Анеля родится гибкой золотой лисой или зеленоглазой тигрицей где-нибудь в недоступных дебрях Уссурийского края, куда не заглядывают китайские браконьеры.
— Что это было, Маша? — спросил я, вновь и вновь вспоминая падение в снег рыжей кометы.
— Эта боевая техника Щит Персея, — печально усмехнулась Маша. — А ты не знал, что перстень обращается в огненный меч?
— Нет… Но ты и вправду повторила подвиг Персея, заставив Медузу Горгону непредвзято взглянуть на собственное отражение.
— Посмотрите, что делается у пирса, — Генрих протянул мне бинокль.
Даль обманчиво приблизилась. Кавалькада черных джипов окружила пристань. Все плавсредства уже были уведены в сухие доки, только «Мертвая голова» одиноко моталась у пирса, суденышко виляло кормой и упиралось, как привязанный за шею бычок. Молодчики Циклопа лихо отстрелили замки и обыскали яхту.