Он продолжал говорить, но я уже поняла, кто передо мной. Вот повезло так свезло. Описание книги было знакомо мне по статье в «Нью-Йоркере», которую я только что прочла. Казалось, весь читающий мир сходит с ума в предвкушении его нового романа и не устает восхищаться его реалистической манерой и глубиной проникновения во внутренний мир героини. Выходит, я стою и непринужденно болтаю с Кристианом Коллинсвортом, литературным гением, опубликовавшим свое первое произведение в двадцать лет (молодой, да ранний!), еще даже не выйдя из стен Йельского университета. Критики просто на стену лезли, кричали, что эта книга – одно из самых значительных событий в литературе двадцатого века. И он не остановился на достигнутом, издав еще два романа, каждый из которых продержался в списке бестселлеров дольше, чем предыдущие. Статья в «Нью-Йоркере» включала интервью, где Кристиана не только называли «гарантом грядущих успехов книжной индустрии», но и отмечали его «удивительную привлекательность, стильность и врожденное обаяние», которые, несомненно, обеспечивали ему (как будто для этого не хватало одной только популярности) «колоссальный успех у женщин».
– Ух ты, это и вправду здорово, – сказала я и вдруг поняла, что слишком устала для того, чтобы изображать остроумие, проницательность или веселость. Этот парень – преуспевающий писатель, так какого черта ему нужно от меня? Может, он просто хочет убить время, пока его подружка завершит дефиле, за которое ей платят по десять тысяч долларов в день, и соберется уходить? «Да и в любом случае, Андреа, какое это имеет значение? – резко осадила я себя. – Пора бы вспомнить, что тебе уже повезло, у тебя есть невероятно добрый, чуткий и сексапильный парень. Ну и хватит с тебя!» Я наспех состряпала историю о том, как мне срочно нужно домой. Кристиан выглядел удивленным.
– Вы боитесь меня? – улыбнулся он, словно поддразнивая.
– Боюсь вас? С какой стати мне бояться вас? Если бы для этого был какой-то повод… – Сама того не желая, я кокетничала с ним, и это было чрезвычайно приятно.
Он взял меня за локоть и повернул к себе:
– Пойдемте, я посажу вас в такси.
И прежде чем я успела сказать, что прекрасно найду дорогу сама, что мне приятно было с ним познакомиться, но не собирается же он напрашиваться ко мне в гости, – как мы уже стояли на красной ковровой дорожке на ступеньках «Плазы».
– Ну что, нужно такси? – спросил швейцар.
– Да, одно, для леди, – ответил Кристиан.
– Нет, у меня есть машина. Вон там, – сказала я, указывая на лимузины, припаркованные вдоль Пятьдесят восьмой улицы напротив кинотеатра «Париж».
Я не смотрела на него, но почувствовала, что он снова улыбнулся – одной из этих своих особенных улыбок. Он подвел меня к машине, открыл дверь и галантным жестом указал на заднее сиденье.
– Спасибо, – сказала я чрезвычайно вежливо и безо всякого замешательства, протягивая ему руку, – было очень приятно с вами познакомиться, Кристиан.
– И мне тоже, Андреа.
Он взял руку, которую я протянула ему для рукопожатия, прижал к губам и задержал на долю секунды дольше, чем это было необходимо.
– Надеюсь, мы с вами скоро увидимся.
Я благополучно забралась на заднее сиденье и теперь изо всех сил старалась не покраснеть, чувствуя, что у меня это плохо получается. Кристиан захлопнул заднюю дверь и смотрел вслед отъезжающей машине.
В этот момент мне уже не казалось странным, что я, всего несколько недель назад не видевшая изнутри ни одного лимузина, запросто разъезжаю на нем последние шесть часов; что меня, никогда не встречавшую знаменитостей даже местного масштаба, только что касались локтями голливудские звезды, а в мою руку тыкался носом – да, именно так! – самый желанный холостяк литературного Нью-Йорка. Нет, все это чушь и мишура, снова и снова напоминала я себе. Все это годится лишь для этого мира, к которому ты вовсе не хочешь принадлежать. Над этим можно посмеяться, думала я, но особых иллюзий питать не следует. И в то же самое время я смотрела на свою руку, не в силах отвести от нее глаз, и пыталась припомнить до мелочей, как он целовал ее, – а потом резко сунула смущающую меня руку в сумочку и достала телефон. Набирая номер Алекса, я отчаянно старалась придумать, что же я все-таки ему скажу.
Мне хватило двенадцати недель, чтобы пресытиться безграничными, по-видимому, запасами шикарной одежды, которой «Подиум» только-только начал меня снабжать. Двенадцать нескончаемо долгих недель, когда рабочий день длился по четырнадцать часов, а для сна оставалось не более пяти. Двенадцать мучительных недель ежедневного придирчивого осмотра с головы до ног – без тени одобрения, даже без единого намека на признание самого факта моего существования. Двенадцать невыносимых недель постоянного ощущения собственной глупости, некомпетентности, недоразвитости. И вот, когда пошел третий месяц моего пребывания в «Подиуме» (осталось всего только девять!), я решила стать новым человеком и начать одеваться подобающим образом. Крещение состоялось.
Предшествующие ему двенадцать недель вставания, одевания и выхода из дома ни свет ни заря полностью вымотали меня – мне даже пришлось скрепя сердце согласиться с тем, что иметь у себя дома собственный шкаф, полный «подобающей» одежды, очень удобно. До этого момента одевание было самой мучительной частью моего и без того ужасного утра. Звонок будильника раздавался так рано, что я даже никому не могла рассказать, во сколько именно я встаю: одно лишь упоминание об этом причиняло мне физическую боль. Приезжать на работу к семи часам утра, по моему убеждению, граничило с идиотизмом. Конечно, в моей жизни бывали случаи, когда я оказывалась на ногах до семи – например, в аэропорту, ожидая раннего рейса, или если в тот день мне предстояло сдавать экзамены. Но чаще всего этот рассветный час заставал меня бодрствующей, потому что я еще не успела добраться до постели после проведенной вне дома ночи, и жизнь тогда не казалась такой ужасной – ведь я могла отсыпаться целый день. Теперь же было совсем другое. Это было постоянное, безжалостное, противное человеческой природе недосыпание. И не важно, сколько раз я пыталась лечь спать до полуночи, – мне никогда это не удавалось. Последние две недели были особенно тяжкими, потому что мы готовили первый весенний номер и мне порой приходилось просиживать на работе, ожидая Книгу, до одиннадцати часов. Я отвозила ее и возвращалась домой за полночь, а ведь мне еще надо было что-то поесть и стащить с себя одежду, прежде чем окончательно отключиться.