Слева от миссис Тэтчер, через пару мест, сидит человек, обнаруживший корректную линию поведения как для лица, так и для рук: на нем очки, в волосах седина, но выглядит он моложаво, сияет как начищенный пятак — но видно, что такому палец в рот не клади; живое воплощение оптимизма, да и только. Таким ему и следует быть: без лишних угрызений совести, он умудрился перекинуться из либерального консерватизма в тэтчеризм, сыграл ключевую роль при составлении предвыборного манифеста, и только что его назначили на должность канцлера казначейства.
Его имя — сэр Джеффри Хау, и в течение следующих одиннадцати лет ему суждено оставаться наиболее лояльным, вызывающим наименьшую неприязнь и самым нехаризматичным из всех министров тори первого ряда. Ему предстоит четыре года оттрубить канцлером казначейства, шесть — министром иностранных дел, год с четвертью — замом премьер - министра. О его лояльности и ухватистости можно судить по тому факту, что когда 1 ноября 1990 года он наконец ушел в отставку, то оказался предпоследним из тех двадцати пяти человек, что вторглись на аксминстерский ковер; из всей той компании уцелела только сама миссис Тэтчер.
Долгожительство сэра Джеффри едва ли удивило бы наблюдателей в 1979 году. Чему они бы удивились, так это тому, что буквально через месяц после его отставки — и как прямое следствие ее — саму миссис Тэтчер, которая на тот момент еще дважды выигрывала всеобщие выборы и которую по-прежнему поддерживали большинство депутатов ее парламентской фракции, без долгих церемоний выпроводят в загородную ссылку, положив таким образом конец самому продолжительному премьерству со времен второго графа Ливерпульского, чье бессовестное правление длилось с 1812 по 1827 год.
На протяжении большей части 1990 года над британской политической жизнью стелился пронзительный запашок, хотя был ли то просто запашок от подтухающего мясца — зрелое правительство созрело окончательно — оставалось неясным. Точно можно сказать, что это был год смертей и отставок, хотя поначалу многие из них носили комический характер. В июне, например, после десяти лет небесспорных успехов обанкротилась наконец социал-демократическая партия. Основанная в 1981 году, под шумные аплодисменты средств массовой информации, СДП в годы своей юности вроде как оживила центр британской политики и стала одним из китов, на которых держится трехпартийная система [28] . Но постепенно ее обгладывали-обгладывали и оставили ни с чем — война за Фолклендские острова (упрочившая поддержку Тори), избирательная система (а пропорциональное представительство могло бы здорово помочь делу), их собственная фракционность и модернизация Лейбористской партии, занявшей промежуточную позицию. СДП сама улеглась в могилу и укутала свои изморенные голодом мощи в саван после унизительных дополнительных выборов в ланкаширском городке Бутл. В конце 1981-го и начале 1982-го, судя по опросам общественного мнения, СДП была реальным лидером, опережая и консерваторов, и лейбористов. Восемь лет спустя, в Бутле, избиратели не восприняли их кандидата всерьез; хуже того, его не восприняли даже и как шутку. Представитель Уродской Буйной Полоумной Партии Зашибенного лорда Сатча — возникшей исключительно с целью разрекламировать дряхлеющую рок-звезду — получил 418 голосов из 35 477. Социал-демократ с миру по нитке нахристарадничал убогие 155.
Некоторые из отставок также были явно комичными. Возьмем случай Патрика Николза, сорокаоднолетнего младшего министра по делам охраны окружающей среды и ярого тэтчерита, более-менее неприметная карьера которого закончилась через три года эффектным самовоспламенением. В качестве министра, отвечающего за здоровье и безопасность на рабочем месте, Николз проводил кампанию против злоупотребления алкоголем. В марте, выступая на соответствующей конференции, он сказал: «Чего тут ходить вокруг да около, алкоголь с работой не мешают», — подчеркнув вредное влияние спиртного на здоровье, семейное благополучие и прибыль компаний. В октябре мистер Николз сам находился на работе, по большей части самым публичным образом — на конференции Консервативной партии в Борнмуте. В среду, 10 октября, он заседал в президиуме, внимая — или по крайней мере делая вид — предостережениям министра внутренних дел касательно вождения в нетрезвом состоянии. Тем же вечером мистер Николз отправился поужинать с друзьями. Проявив благоразумие, он договорился с местным таксомоторным предприятием, чтобы в десять пятнадцать автомобиль забрал бражников и доставил в Портсмут. Обоюдно обговоренная плата должна была составить £47. Не проявив благоразумия, мистер Николз с компанией засиделись в ресторане до начала первого ночи, в каковой момент таксист сообщил им, что цена транспортировки возросла до £62,50. Еще более неблагоразумно министр отверг это предложение, лишив таким образом водилу вожделенной прибыли. После чего — совсем уж неблагоразумно — он попросил своего товарища довезти его не далее как до автостоянки, где и забрал свое собственное транспортное средство. Между тем Борнмут в период проведения конференции консервативной партии был, надо полагать, одним из самых бдительно патрулируемых районов во всей Англии, и, кроме того, почему бы не предположить, что таксист, в объяснимом порыве раздражения, стуканул на младшего министра местным полицейским. Карьера мистера Николза накрылась медным тазом в тот момент, когда проблесковый синий маячок высветил его автомобиль в темном переулке. То была свежая версия поучительной побасенки Хилэра Беллока:
Лорд Финчли полез чинить Электрический Свет
Сам. Его убило. Поделом! Ума-то нет!
Коль денег куры не клюют —
Плати рабочему за труд.
Более значительной была отставка министра торговли и промышленности мистера Николаса Ридли. Поначалу она тоже казалась историей по большей части комической, несмотря на то что именно здесь замаячила на горизонте одна из самых судьбоносных, хотя и не объявленных пока, политических тем года: Европа. Большинство членов Совета министров (и миссис Тэтчер удалось прорваться сквозь пятьдесят шесть из них посредством пятнадцати крупных перетасовок) сами ушли в отставку или оказались на улице за расхождения во взглядах с премьер-министром или ее советниками.
Мистер Ридли умудрился провернуть редкий и хитроумный трюк — ему пришлось выйти в отставку потому, что он соглашался с премьер-министром с начала и до конца. Его единственная ошибка заключалась в том, что он публично высказал то, что миссис Тэтчер могла позволить себе одобрить исключительно конфиденциально. Между тем Ридли не был желторотым подпевалой, который пытается подлизаться к начальству: он был испытанным другом и в политическом смысле своим в доску. Странным образом этого держиморду равно ценили по обе стороны Палаты общин: миссис Тэтчер видела в нем человека, абсолютно приверженного идеалам рынка, тогда как Оппозиция лелеяла его за то, что он был ровно таким тори, какие им и были нужны, — мало того что второй сын виконта, так еще время от времени ему позволялись крупные оплошности, которые легко можно было разыграть его противникам. Его преданность рыночным перспективам была продемонстрирована в тот момент, когда он был министром иностранных дел — и взялся решать проблемы деколонизации ранее неизвестным способом. Говорят, он предложил премьер-министру Островов Терк и Кайкос £12 миллионов за независимость (поступил обиженный отклик — они требуют £40 миллионов и обещают взбунтоваться, если от них откупятся за меньшие деньги), а в 1980-м, за два года до Фолклендской войны, выработал план, согласно которому насущная проблема этих южных островов должна быть разрешена посредством передачи их Аргентине с тем, чтобы затем взять их обратно в аренду? — высказывание, вызвавшее в Палате общин взрыв патриотических настроений. Оплошности мистера Ридли провоцировали почти столько же сенсационного шума, сколько его политическая деятельность. В качестве министра по вопросам охраны окружающей среды он осуждал жителей сельской местности, которые соглашались на мелиорацию земель до тех пор, пока это не происходило рядом с ними — то, что он назвал фактором NIMBY [29] . Небольшое журналистское расследование — и, пожалуйста, выплыло, что мистер Ридли сам возражал, когда местный фермер попытался начать строительство в поле, к которому примыкает его глостерширский, XVIII века, дом священника. Еще более непостижимым оказалось его замечание, сделанное через несколько дней после того, как ламаншский паром (называвшийся, по иронии судьбы, «Герольд Свободного Предпринимательства») потерпел крушение у Зебрюгге, и при этом погибли 193 человека. Ридли отпустил остроту о своем коллеге-министре, который, бросив все, помчался к месту происшествия: «Хоть он и стоял у штурвала этого законопроекта, спешу вас заверить — кингстоны он открытыми не оставил». Он признал, что это замечание было «неуместным, неподходящим, бестактным», — и его помиловали. Так что вниманием он никогда не был обделен и с менее участливым премьер-министром мог бы запросто вылететь и раньше. Он развлекал правых — называя, к примеру, зеленых «псевдомарксистами» — и доводил до белого каления левых своим вальяжным, патрицианским внешним видом, а также обыкновением путать принцип невмешательства с полной бездеятельностью — как это было во время эпопеи с Хэрродс. Даже его заядлая страсть к курению (сообщается о четырех пачках Silk Cut в день) казалась нарочитой — лишь бы вызвать раздражение. Когда он нарисовался в министерстве торговли и промышленности и заявил, что в конечном счете его политический курс направлен на упразднение этой должности, лейбористы окрестили его министром, у которого на столе не увидишь ни пачки входящих бумаг, ни пачки исходящих, только пачку сигарет.