— Почему вы все время что-то говорите, пока бродите там?
— Я не говорю — я напеваю, чтобы убить время, пока что-нибудь не случится.
— Вам уже доводилось находить потерявшихся людей?
— Все мы в каком-то смысле потерявшиеся. Вот вас я, например, нашла, хотя вы и спрятались под тюрбаном. Правда?
В последние дни мне что-то слишком часто напоминали о моем истинном происхождении, и разочарование, связанное с этим, прибавило мне смелости.
— А что прячете вы, мисс Хаш?
— Много чего. — Она сняла руку с моего плеча. — И зовите меня Лидией.
— Ну и как рыбалка? — спросил Антоний, когда мы подошли к машине, и начал открывать дверцу, исполняя свои водительские обязанности.
— Пока без улова, — ответила она, улыбаясь и махая ему рукой: мол, не стоит беспокоиться и открывать для нее дверь.
Мы поехали на Сидар-Суомп-роуд, и Антоний в маленьком магазинчике купил несколько сэндвичей и колу. За магазинчиком под кроной огромного дуба стояли стулья и стол, за который мы и сели перекусить. Мисс Хаш удовольствовалась кусочком от одного из моих сэндвичей и глотком колы. За столом долго царило молчание, а потом она ни с того ни с сего стала напевать песенку Рут Эттинг «По десять центов за танец». [37] Антоний сидел с открытым ртом, уставившись на нее. Мисс Хаш пропела все до конца, а закончив, выклянчила у здоровяка сигарету.
После этой песни Антоний больше не жаловался на скуку. В тот день мы сделали еще три бесплодные остановки — еще два поля и лесной участок. Когда солнце стало клониться к закату, мы направились назад, в имение Барнса.
Шелл ждал нас на ступеньках особняка. Когда мы подъехали, он спустился, чтобы открыть дверь для мисс Хаш.
— Есть что-нибудь? — задал он вопрос.
— Сегодня ничего, — сказала она. — Но вскоре это произойдет. Я бы сказала, что в течение дня-двух.
— Вам завтра утром понадобятся Антоний и Онду? — спросил Шелл, когда мисс Хаш вылезла из машины и прошла мимо него.
— Если вы будете так любезны.
— Сказать им, чтобы они подхватили вас у вашего дома?
— Нет. Меня устроит здесь. Скажем, в десять?
— Отлично.
Прежде чем продолжить путь к особняку, она повернулась, наклонилась к машине, помахала нам и сказала:
— Я провела с вами прекрасный день, джентльмены. Благодарю вас.
Мы с Антонием помахали ей в ответ.
— Из вас получилось такое милое трио, — сказал Шелл, сев в машину и закрыв дверь.
— Босс, — отозвался Антоний, нажимая на педаль газа и направляя «корд» к выезду, — эта мисс Хаш настоящая конфетка.
— Что еще?
Здоровяк подумал немного, направляя машину вдоль живой изгороди.
— Возможно, она тронутая.
Я увидел, как другая машина, с включенными фарами — уже смеркалось, — въехала в поместье Барнса, направляясь навстречу нам.
— А ты, Диего? Ты выяснил, откуда ей про нас известно?
— Нет, — сказал я, поворачиваясь к проезжающему мимо автомобилю.
Кроме водителя, в нем сидели трое — две неясные фигуры сзади и одна спереди. Отчетливо я разглядел лишь шофера, хотя и не увидел его лица. Но большую широкополую шляпу на нем мне было видно хорошо. Машина быстро проехала мимо нас, но шляпа эта показалась мне ужасно знакомой.
В тот вечер воздух в Инсектарии был неподвижен. Мотыльки распростерлись на стенах, а бабочки собрались на ветках и стволах. Наверху, около фонаря, порхал единственный парусник.
— Очень жалею, что мы не оказались у Барнса до исчезновения его дочери, — сказал Шелл. — Они с женой — истинно верующие. У них уже были спириты, читатели мыслей на расстоянии, телепаты. Хозяйка говорит, что практикует автоматическое письмо. В доме полно всяких талисманов и книг по оккультизму. На Барнсах мы могли бы сделать маленькое состояние.
— А как тебе Барнс? — спросил Антоний, ставя стакан с вином на стол.
— В интеллекте и здравомыслии человека, до такой степени увлеченного мистикой, можно усомниться, но в остальном, кажется, он сражен горем из-за пропажи девочки. Он провел меня по саду, откуда она исчезла, а потом должен был уйти по своим делам. После этого гостеприимство пришлось проявлять его жене. Она очень молчалива — явно убита горем.
— Знаешь, — сказал Антоний, — любой, кто сумел законно заработать столько денег, не может быть совсем уж глупым.
— А ты нашел что-нибудь в саду? — спросил я.
Шелл покачал головой.
— Ничего там нет. Мы прошли по всему дому. Конечно, мне все время приходилось останавливаться и делать вид, что я получаю сведения из мира духов — дрожь, кивок, вздох. Это было грустно — видеть, как надежда расцветает в глазах миссис Барнс, а потом вянет, когда оказывается, что мне нечего ей предложить.
— У меня от всей этой истории мурашки по коже, — признался я.
— Эта благотворительность, тот факт, что мы пытаемся сделать что-то настоящее, просто отравляет мне жизнь, — кивнул Антоний.
— Кто желает, может выйти из игры, — разрешил нам Шелл. — У меня выбора нет — только продолжать, пока дальше некуда будет идти или пока я не найду девочку.
— Да ладно тебе, Джонни, перестань, — сказал Антоний. — Что же ты все-таки нашел?
Шелл рассмеялся.
— Я познакомился с прислугой, порасспрашивал их немного, но, судя по всему, они не лгут. Потом миссис Барнс провела меня в комнату дочери на первом этаже, — там огромный эркер, из которого открывается вид на тыльную часть сада. Миленькая комната для девочки: куколки, кукольный домик, кровать под балдахином, лошадка-качалка — все просто великолепно… Я искал-искал, ничего любопытного не нашел, но потом добрался до стола в углу комнаты и начал перебирать стопочку рисунков Шарлотты. Там я впервые узнал кое-что о внутреннем мире девочки, а не только о ее внешности. Миссис Барнс сообщила мне, что незадолго до исчезновения ее дочь жаловалась на ночного призрака — он бродит по имению, заглядывает в ее окно. За два дня до похищения девочка расплакалась ночью, и миссис Барнс вспомнила, что ей пришлось прийти в комнату Шарлотты.
— И что мать — видела что-нибудь?
— Нет. Но девочка за это время сделала три рисунка пастелью, пытаясь изобразить то, что видела. Мужская фигура, сияющая в ночи, голова — как большая белая картофелина, голубые стеклянные глаза. На одном из рисунков человек сидит на корточках в кустах, на другом — возвращается в чащу деревьев. Но самый поразительный рисунок — последний, он изображает лицо в окне. Миссис Барнс утверждает, что девочка рисовала замечательно для ее возраста, и притом очень часто.